Это был второй раз, когда мы с мужем и детьми приезжали в Питер. И, несмотря на то, что я чувствовала себя в безопасности, нет-нет, да и проскакивала тревога. Которую я тут же прогоняла прочь — не хватало ещё омрачать тот праздник, что должен был стать для мамы самым светлым.
— Ян! Перестань обрывать цветы! Да что ж такое, противный мальчишка! Дав, забери у меня Амелию, я уже устала…
Невский тут же оказывается рядом, одной рукой ловко забирает у меня дочь, второй — подхватывает хохочущего Яна, который секундой раньше занимался тем, что увлечённо обдёргивал установленную на входе в загородный ресторан арку, увитую белоснежными розами.
Я выдыхаю, хотя, надо сказать, волнение никуда не делось. Напротив — стало почти что нестерпимым. И вроде бы сама церемония позади, мама и её новоиспечённый муж уже дали друг другу обещания любить и в горе, и в радости, но меня всё равно лихорадит.
— Вы можете побыстрее? — окрикиваю официантов, которые только-только заканчивают расставлять бокалы на столах. — Молодые уже вот-вот приедут!
— Аленькая, если ты сейчас же не перестанешь нервничать, я сдам детей отцу и украду тебя вместо невесты.
— Это не смешная шутка Дав!
— А я и не шучу. Запру тебя где-нибудь вместе с собой и выйдем только по амнистии, когда веселье будет в разгаре.
— Напомни мне в следующий раз не выходить замуж за юриста.
— Аленький…
— Ну всё, всё. О! Приехали! Все берут лепестки и рис, срочно!
— Нет, я точно тебя запру.
За два месяца до этого
Я никогда не видела мать такой. Даже когда не стало отца, она старалась держаться, а сейчас… Неужели на неё так подействовал наш приезд в Питер? Первый за то время, что прошло с момента, когда мы с Давом покинули город. Мама после небольших раздумий всё же решила остаться дома, и как я её ни уговаривала, это решение было неизменным.
Она часто навещала нас в Испании, даже жила с нами пару месяцев, когда только родилась Амелия, но остаться навсегда не желала.
— Мам… что случилось? — в который раз спросила я, когда она переложила с места на место солонку, что делала не раз и не два за последние несколько минут.
— А?
Мама подняла на меня абсолютно пустой взгляд, и я поёжилась. Напрочь не понимала, что именно произошло, оттого становилось ещё страшнее.
— Что случилось? — повторила я, и на лице матери расползлась жуткая улыбка, превратившая его в восковую маску. — Ты не должна от меня утаивать, если, например, Слава снова был здесь. Или его отец. Скажи, это так?
— Нет.
Она замотала головой, снова взяла несчастную солонку и теперь определила её на окно. Да что же такое творится?
— Мамуль… Сядь, пожалуйста.
— Что?
— Пожалуйста, сядь.
Она устроилась на самом краешке кухонного дивана, и снова уставилась на меня невидящим взглядом. А я присела возле мамы на корточках, взяла её руки в свои и проговорила тихо и уверенно:
— Ты же знаешь, как я тебя люблю?
Мама кивнула, снова кривя губы в неестественной улыбке.
— И хочу, чтобы ты знала. Если у тебя что-то случилось, ты должна поделиться этим с нами. Со мной или Давидом. Мы тебе поможем. Потому что мы — семья.
Я говорила раздельно, чётко произнося каждое слово. А у самой внутри всё переворачивалось — так жутко становилось от мысли, что мама промолчит, а когда мы уедем, выяснятся какие-нибудь ужасные подробности. И уже ничего нельзя будет исправить.
— И потому что я очень хочу, чтобы ты была по-настоящему счастлива. Понимаешь?
Я часто задумывалась о том, как порой важно в такие моменты найти нужные слова. Порой — самые простые и безыскусные, но те, что способны стать катализатором. Вытащить на поверхность то, что наиболее важно. И похоже, я их нашла.
Лицо мамы вдруг искривилось, и она зарыдала. Закрылась от меня ладонями, а у самой по телу судороги одна за другой. И я растерялась. Вообще не понимала, что мне делать и что спрашивать.
— Аля… А-ля-я-я!
Мама только и делала, что рыдала, шепча моё имя, и мне, совсем как в детстве, тоже захотелось реветь при виде её слёз, бесплодно пытаясь разделить боль напополам, пусть я и не понимала её причины. Даже дети и Дав притихли в гостиной — ни привычного гомона, ни громко говорящих персонажей мультика, идущего по телевизору.
— Мамуль… ну? Ну что случилось-то?
— Плохо мне… плохо очень.
— Ты заболела? Расскажи, что тебя беспокоит? Дав врача может хорошего найти, у него связи. Ты анализы сдавала? Что за диагноз? — Я тараторила, понимая, что действительно нахожусь в состоянии ужаса. И вдруг свои страхи и тревоги показались такими незначительными, будто бы выдуманными.
— Нет… нет. Не заболела.
— Тогда что?
— Я… я влюби-илась…
И снова зарыдала.
А я застыла в ступоре. Хотелось вскочить и расхохотаться от внезапно нахлынувшего облегчения и в то же время — отругать маму за то, что она настолько меня напугала. Вместо этого же просто сидела, боясь пошевелиться и переваривала сказанное.