Афинская школа

9 апреля 201… года. Отсюда и начну свое повествование. Сижу у компьютера, верчу в руках листочек со стихотворением, случайно найденным на самом дне ящика стола. Неужели это я написала? «Молитва Нины». Пробегаю глазами текст, но почти не понимаю смысла, не до него мне сейчас. Кладу бумажку в стол, на самое дно. Сейчас мне нужно подумать о завтрашнем уроке. Завтра среда, к 10 утра должна прийти Джеральдина Уайтхаус, или Рая, как я ее называю. Но она может и не прийти. Зависит от того, вернулась ли она из Техаса. Шестьдесят восемь лет, два маленьких хвостика на завязочках сзади, морщинки у добрых глаз, задорная кепка на голове. Первое время я недоумевала: зачем ей, этой немолодой женщине, пять лет как похоронившей мужа, матери двоих детей и бабушке трех внуков, зачем ей русский язык? И добро бы где-нибудь его уже учила, в школе или в университете. Правда, в университете Рая вообще не училась, обошлась школой, скромно работала в «Кофе-баре» – готовила кофий для посетителей, продавала им банановые и черничные кексы. Можно представить себе русскую продавщицу или буфетчицу, берущую частные уроки, скажем, французского языка?

Странность, небывалость.

И сумасшедшее желание научиться, поскорее заговорить, выучить все глаголы разом… Прекрасная память – в ее-то возрасте, замечательные способности к языкам, но кроме английского, не знает никакого другого. Опять удивление.

Зачем ей, американке с англо-саксонскими корнями, русский язык? – задавалась я вопросом. Откуда такое неуемное рвение, такая жажда во что бы то ни стало, в короткий срок овладеть чужим, мало похожим на родной языком?

Компьютер щелкнул – пришло письмо.

От Раи. Ну конечно, я ведь телепатирую. Если думаю о ком-нибудь, он тут же проявляется. Хотя и не всегда.

Некоторые не проявляются уже много-много лет.

Раино письмо как обычно короткое. Но пишет по-русски.

Кира!

Я приду. Я плохо. Вернулся из Техсас. Миша говорит: не нада, я один. Я плачу.

Спасиба, Рай

Некоторые вещи Раечке трудно запомнить. Свое имя пишет Рай – и сколько бы я ни говорила, что надо Рая, продолжает писать по-старому. Я уже понимаю, что завтрашнее занятие будет похоже на сеанс психотерапии. Мне однако не привыкать.

Среда

Утром позвонила в Москву – обязательный звонок сестре, и в Италию. В Италии живет моя Старшая подруга, ей в августе будет 96 лет. С некоторых пор мне стало страшно ей звонить.

Чувствуется, что силы ее покидают. Она уже не может читать – а если не можешь читать, то что тогда делать? Но мне она неизменно рада:

– Кирочка, ты? Как поживаешь?

– Хочу узнать, как вы. Как ваша голова?

– Я? Что обо мне говорить, ты же знаешь, все одно и то же. Погоди, я тебе что-то хотела сказать.

– Ужасно плохо слышно, пожалуйста, говорите почетче!

– Я хотела сказать тебе, Кирочка, будь счастлива!

Потом начались гудки.

Сердце у меня сжалось, не к добру это. Когда тетя Аня умирала в сумасшедшем доме – ее туда поместили после того, как она перерезала себе вены в «пансионате для престарелых», точнее сказать, в богадельне, – когда она умирала в этой ужасной палате, где, наверное, было сто кроватей и на каждой что-то творилось, кто-то кричал, кто-то выл, кто-то стучал башмаком по железной спинке, кто-то раздевался, стояли шум и смрад, и вот мы с сестрой пришли ее проведать и принесли бананы. Она ведь ничего не ела несколько дней. Сестра почистила банан, Аня открыла рот, и мы всунули в него банан, и она начала медленно, очень медленно его жевать. Он не лез в горло, но она хотела есть, и ела этот наш банан, а слезы она смаргивала с красных своих век. И вот она наша тетя Аня, которая когда-то спасла отца во время войны, лежащего в тифе, отыскала в прифронтовом госпитале и выходила, – тетя Аня, когда съела банан, просветлела лицом и напоследок шепнула нам, уже поднявшимся, чтобы уходить: «Будьте счастливы, девочки!».

Нет, не к добру эти слова, не к добру… Но времени перезванивать не было. Вот-вот должна была приехать Рая.

Заглянула в свой план. Так, разминка – диалог с употреблением личных местоимений. Потом упражнения на использование родительного и предложного падежей. Рая плохо знает падежи, часто путает родительный с предложным, это стало для нее «пунктиком», она требует от меня беспрестанной проверки своих грамматических навыков. Вот у меня полстраницы специальных примеров для нее. Что дальше? Дальше чтение текста с ответом на вопросы, вот книжка уже открыта на нужной странице. Ну, и в самом конце песня. Песня, на самом деле, – главное. Она для Раечки просто на первом месте. Но нельзя же с нее начинать? Так получается, что к песне мы приходим в самом конце, когда уже час занятий почти исчерпан. И вот тут… а вот и ее машина.

* * *

Как я и думала, занятие началось с душевных излияний. Принесла ей чаю – она любит обычный крепкий чай, кофе ей надоел на работе. Раскладывает на столе свои тетрадки, смотрит в стол.

Стараюсь перехватить ее взгляд:

– Раечка, вот тебе чай.