Афинская школа

– Спасиба! – поднимает на меня глаза – в них, к моему удивлению, лучезарная радость. Не сразу догадываюсь, что это реакция на свидание с Мишей.

Спрашиваю: «Миша здоров?»

– Да, он здоров, но он плохо. Его бывший жена заболел, они долго в развод.

– Какая у нее болезнь?

– Она рак, она может смерть. Миша сказал, он не может ее бросать из-за рак.

– Ты собиралась спеть ему песню. Спела?

– Я хотел лучше приготовить. Я его спросил: ты знаешь Булат Окуджава?

Он говорил: «Канечна». Я спросил: ты его любишь? – Канечна. – А какую хотел слушать?

Он молчал, потом говорил: «„Грузинская песня“ хочу слушать».

Раечка, взволновавшись, делает глоток из чашки – и давится, кашляет.

Говорит уже по-английски: «Кира, я так удивилась, когда это услышала. Мне это даже показалось чудом. Ведь я Мише не сказала, что мы с тобой поем Окуджаву и я разучила „Грузинскую песню“». Я спросила его, почему ему нравится именно «Грузинская песня». А он в ответ сказал, что есть причины, а какие – не ответил. Как ты думаешь, какие это могут быть причины? Женщина?

– Почему женщина, Раечка? Почему обязательно женщина? Твой Миша совсем не Дон Жуан. Я вот тоже люблю «Грузинскую песню», и ты ее любишь. И для любви не нужны никакие причины.

– Кира, – Раечка глядит на меня умоляюще, и ее лучезарность понемногу передается мне, – давай сегодня начнем с песни!

И мы начинаем с песни.

* * *

Грузию я тоже люблю. Даже больше, в молодости я была в нее влюблена. Для кандидатской выбрала тему «грузинская поэзия в школе», и, не зная языка, начала читать в русских переводах Шота Руставели, Николоза Бараташвили, Давида Гурамишвили и многих-многих других, которые посовременнее. Читала – не могла начитаться, то ли русские переводы были такие завораживающие, то ли грузинские стихи сами по себе… Повезло мне и с оппонентом, я сама ее выбрала, тихую женщину, приезжавшую в наш головной московский институт по делам своей докторской диссертации, жену большого грузинского актера. Тамара Георгиевна много чего мне рассказала из того, что знают про свою культуру сами грузины. Мы подружились, и Тамара Георгиевна пригласила меня на конференцию в Тбилиси. Конференция была всесоюзная, приехали на нее педагоги и психологи из разных городов, но основные докладчики были из Москвы и Ленинграда.

Почему-то я сразу сблизилась с ленинградцами – до того, что ездила в их автобусе. Московский автобус, возивший директора нашего института и наполненный его челядью, думаю, не очень сожалел о моем отсутствии. Ленинградцы кучковались вокруг немолодой, но магнетической женщины еврейского вида, с которой я сразу сдружилась. Ее опекали два молодых сотрудника, оба психологи, один сразу вызвал у меня интерес, как казалось, взаимный. Во всяком случае, я ловила на себе его взгляды. Был он небольшого роста, но крепкий и мускулистый, с некрасивыми и неправильными чертами лица, однако во всем его облике была какая-та стать, глаза из-под очков смотрели умно и слегка насмешливо, в принципе именно такие личности должны писать гениальные стихи и совершать мировые открытия. Мысленно я назвала его Ученый.

В первый же день, когда нас представляли друг другу, он ко мне подошел и сказал со смущенной улыбкой: «Простите, что я на вас смотрю. Вы очень напоминаете мне одну девушку. Мы с ней дружили. Она только что умерла в Ленинграде, болела недолго, но тяжко. Вы такая же тоненькая, как…». Он оборвал себя на полуслове и быстро отвернулся. Подошел его долговязый приятель и увел его знакомиться с еще какой-то группой.

Вечером на званом обеде в доме Тамары Георгиевны меня посадили рядом с сотрудницами ее лаборатории за почетный стол, во главе которого восседал наш директор. Чего-чего не было на столе в самом начале мая – какой только зелени, каких только орехов, фасоли, мяса, сыров, фруктов и сластей! – грузинское гостеприимство известно, да и в представлении русских страна Картли издревле считалось раем. Потом уже мои соседки-грузинки шепотом мне рассказывали, что собирали деньги на прием гостей в течение всего года и вспоминали эпизод из фильма, когда грузинский юноша, обильно угостив друзей, на утро разговляется кефирчиком… Надо сказать, что за роскошным этим столом я не ела и не пила – еда не лезла в горло. Прямо перед моими глазами за параллельно поставленным столом, но спиной ко мне, сидела ленинградская группа, о чем-то активно переговаривающаяся между собой. Магнетическая женщина, с которой в автобусе мы уже успели подружиться, – несколько раз оглянулась на меня и призывно помахала рукой. Но мне было неудобно покидать грузинок.