Афинская школа

Я готовился предупредить удар. Но его не последовало. Парняга заулыбался.

– Тебе сколько годков, а? Ты мне сразу понравился – потому и подошел. Ты случаем не у Шувалова карате занимаешься?

Я кивнул. Год назад я еще ходил на секцию.

– Бросай, переходи к нам, на самбо, российский кулачный бой, – и он, шутя, ткнул меня в бок. Проходящая мимо женщина вскрикнула «Пашка, опять к человеку пристал!»

– Тс, теть Дусь, иди своей дорогой, это я знакомлюсь, – и парняга протянул мне свою лапу, – Павел Говядин.

Так мы познакомились. Конечно, знакомство предосудительное, и родители мои про Пашку ничего не знают, но я Пашкой дорожу. Благодаря ему, я вошел в некоторые сферы, кое-что понял, мысль моя двинулась; кроме того, я стал участником некоторых событий, вернее, не стал, а становлюсь. Потому что сегодня было лишь самое начало. Что именно было? Вам интересно? Вот видите, а вначале не хотели слушать. Мне самому интересно, ибо история моей жизни еще продолжается, еще не отзвучала, еще не записана, не зафиксирована. Я вместе с вами прокручиваю свои часы и минуты, свои мысли и ощущения. Сейчас, например, мне захотелось поесть – я не ел с утра, только воды выпил. Что вы думаете я буду есть? В доме ничего, кроме черствого хлеба, консервов не считаю. Но мне и этого хватит. Я спартанец в еде. В холодильнике трехлитровая банка черносмородиного варенья, экологически грязного – но что поделаешь? Черную смородину я люблю. Буду есть черный хлеб с вареньем, запивать крепким чаем, блаженствовать. Про дельце – через полчаса. Гуд бай.

* * *

Продолжаю. Где-то в середине июня, после практики, я встретил Говенду, и тот спросил, что я делаю летом. Я отвечал, что остаюсь в городе, уточнять не стал. Вообще-то я остался не только из-за экологии, здесь она во много раз хуже, сплошной бензин; мне захотелось пожить одному, без родителей, как я хочу, без присмотра и призора. Хотелось подумать, довести до конца мою… ну в общем я уже говорил, родителям я сказал, что буду штудировать язык, английский, разумеется, и историю древнего мира, и что через год на репетиторов тратиться им не придется, возражений не было. Мама попросила почаще писать, так как телефона там, естественно, нет, а отец подмигнул и проговорил полувопросительно: «Надеюсь, ты не пустишься в загул, а, малыш?» Они отбыли, я остался. Свобода! Так вот Говенда тогда, еще в июне, спросил, есть ли у меня на примете верные люди, можно девчонки, чтобы как скала, для хорошего дела.

Какого дела? Это тайна, он, Говенда, может только сказать, что дело не коммерческое, не фарц какой-нибудь, а связано со спасением. Он взглянул со значением. Повторил еще тише и с нажимом: со спасением наших людей.

У меня даже губы пересохли. Вот оно. Все эти месяцы, дни, часы, минуты я только о том и думал. Вначале, правда, я думал лишь о собственном спасении, прикидывал так и эдак. Здесь был полный тупик. Тогда я наконец понял, что одному спастись вряд ли удастся, да и не стоит. Ведь жизнь человека имеет же какую-то цель. И эта цель не ограничена, по-видимому, только сохранением данной конкретной особи, иначе все это слишком глупо. Короче, я начал думать о всеобщем спасении, и вдруг почти эти же слова произнес мой дебильный, пардон, приятель. Говенда увидел мою заинтересованность. Я сказал, что в данный момент никого на примете у меня нет и что хотел бы знать конкретнее все дело, так как в темную играть не хочу. Говенда заулыбался: «Ну ты… выражаешься, точный принц, как его… Гарри».

Тут я должен пояснить. Пашка не обиделся, когда я стал звать его Говендой, но, в свою очередь, захотел дать мне какое-нибудь прозвище. Я терпеть не могу всякие клички, в случае когда это касается меня, тем более; у Пашки выходило все как-то нелепо: то выдумал звать меня Корж, Коржик, то какой-то Корсунчик; я сам ему подсказал, как меня следует называть: принц Гарри, в подробности не вдавался, сказал только, что герой шекспировской хроники. Кажется, Говенда сильно меня уважает за мои «знания». Сам он косноязычен и книг, даже тех, что в школьной программе, отродясь не читал.

В тот раз от Пашки ничего путного я не добился, он хмыкал, оглядывался, говорил, что даст знать, когда придет время. Вчера утром, часов в одиннадцать, я еще лежал на диване, Пашка ко мне заявился. В первый раз, видно узнал как-нибудь, что родители в отъезде… Странное дело, Говенда в курсе всех дел нашей округи, знает, кто и с кем живет, чем занимается, когда приходит с работы. Незаменимые качества для наводчика. Я же весьма слабо знаю даже своих соседей по лестничной площадке, выходя из дому, со всеми здороваюсь, чтобы не прослыть гордецом, хотя никого толком не знаю – так, два-три лица. Не интересуюсь. Так вот Говенда, когда я открыл (а я открываю сразу, правда, в руках у меня обычно что-нибудь тяжелое), быстренько вбежал в мою комнату, минуя гостиную и родительскую спальню, словно был у меня не раз и знаком с расположением комнат. Я невозмутимо улегся на диван. Говенда захохотал:

– Ну ты и… этот… Обломов.

Стало быть, что-то все-таки прочел, даже запомнил.