Афинская школа

– Садись, – я указал на кресло, он плюхнулся. Возникла пауза, заполненная его сопением, я ждал, когда он начнет. И тут в дверь позвонили. Что, уважаемые, страшно? Конечно, кое-кто из вас подумал о ворах, которых Пашка привел за собой, о грабеже квартиры. Угадал?

Помню, прошлым летом иду по куцему лесочку, еще не дорубленному рязанскими мужичками, он отделяет исторический городок Скопань от нашей деревеньки, а навстречу старушечка движется, еле ногами перебирает, жарко, а она, бедная, еще мешок тянет, небось с хлебом из города – коровку кормить. Поравнялась со мной, как-то странно ахнула, приостановилась даже и дальше засеменила. Я оглянулся:

– Бабусь, может, что нужно, может, помочь с мешком? А она мне:

– Милый, я ведь смерти от тебя ждала. Время у нас такое: встретишь на безлюдьи хоть чужого, хоть своего – так и ждешь: сейчас ножом пырнет.

– Бабусь, да ты в уме? Взять-то у тебя нечего.

– А хлебушек? Да иному и взять не нужно, дай только позлодействовать…

И дальше потопала. Я это к чему? Психология у нас сейчас у всех, как у той бабуси: мы боимся. Мы ищем гадости. Ждем подвоха. Ждем худшего или самого худшего. Дальше куда?

Я открыл, в руке у меня была гиря. Оказалось, почтальон принес посылку от родителей, мама уезжала – специально договаривалась, знает, что я на почту не пойду. Яблоки и огурцы. Все слегка испорченное, но не в конец – слава нашей почте! Мы с Говендой одновременно хрустнули – я яблоком, он – огурцом. Хрустя огурцом, Говенда поведал, что пригласил нескольких человек на встречу в Детский парк. Собираться будем группами, мы с Говендой и еще один ботан – он так сказал – встречаемся в двенадцать часов возле четырнадцатого дома. Какая цель? О цели разговор будет на месте.

– Я уже сказал, что в эти игры не играю, выкладывай цель.

И тут Говенда заорал:

– Да говорил же я, – спасение, чего тебе – мало что ли? Спасение наших людей.

И я сдался:

– Потише, Говенда, соседи подумают: квартиру грабят. Иди себе. Я приду.

И я пришел.

Возле четырнадцатого дома – он, кстати, в двух шагах от моего, – уже ждал Говенда и еще какой-то тип в очках, тот самый «ботан». Звали его Гога. Приглядевшись, я начал обнаруживать в нем грузинские черты, хотя не ярко выраженные. Минут пять постояли на солнцепеке на всеобщем обозрении. Четырнадцатый дом образует одну из сторон широкого прямоугольника – нашего двора. В середине песочница, окруженная несколькими чахлыми деревцами, несколько зеленых деревянных скамеек, на которых обычно летом дремлют пенсионеры, во всем этом была бы тихая идиллия, если бы не одно обстоятельство. Двор проходной, из него ведут дороги во все соседние магазины, так что по дорожкам вечно снуют женщины с авоськами – туда-сюда, туда-сюда, от их взглядов скрыться невозможно. На нашу группу смотрели с подозрением, окидывали внимательным оком. Зачем собрались? С какой целью? Жутко противно. Мы поспешили на остановку троллейбуса. Не хотелось переться в жару пешком, но пришлось – после десяти минут ожидания, Говенда сказал, что у него нервы не выдерживают, и мы двинулись. Жара, пыль, бензин, грохот. Адище города. Мамочка с папочкой хотя бы по травке ходят.

В Детском парке я не был сто лет, может, поэтому его запустение так бросилось в глаза, островок чахлой и погибающей природы в океане машинного бедлама. Говенда вел к небольшой искусственной горке в центре парка. Взобравшись на нее, мы по разрушенным ступенькам спустились в темный грот; когда-то здесь было кафе. Сейчас об этом времени напоминал только поржавевший столик в центре грота, стекла выбиты, на стенах паутина. Возможно, из-за полдневного жара поблизости не было ни мамаш с колясками, ни любопытствующих пацанов, в гроте мы были одни. Говенда растянулся на земляном полу, ботан подошел ко мне.

– Простите, Гена, вы не знаете, сколько все это может продлиться? У меня назначено свидание, деловое, – он покраснел. Видите ли, я поступаю в аспирантуру. Ботан явно студент-филолог. Я спросил: «Что – „это?“»

– Ну собрание, принятие клятвы…

– Какой клятвы?

Я посмотрел на Говенду, тот зашевелился, потом пошел к выходу, выглянул, раздался его характерный свист. Через несколько минут в грот вошли две девицы. Одну из них я знал. Из нашего класса. Катька Тураева. Чудище. Влюблена в меня, дуреха. Вторую я видел впервые. Высокая, немного сутулая, худая, с ярко накрашенными губами на белом напудренном лице. Это в такую– то жарищу! Обе были в джинсах, впрочем, как и мы трое. Говенда вновь уселся на земляной пол, все последовали его примеру, кроме меня. Я остался стоять. Гога проявил нетерпение:

– Может, начнем? Или еще кто-нибудь придет? – он бегло взглянул на девиц.