Афонский период жизни архиепископа Василия (Кривошеина)

полностью. Сейчас наслаждаюсь трехнедельным отпуском в том же месте, в горах, как и прошлым летом, но уже к концу месяца должен буду вернуться в Париж. Прежде всего отвечаю тебе на твои рассуждения об Унии и Никитином учении в школе. К твоим аргументам могу прибавить еще, что направление его бывших наставников чрезвычайно реакционно и в силу сего вдвойне враждебно нашей родине. Но ты ломишься в открытую дверь — Никита был отдан в эту школу на короткое время; за мое отсутствие он вышел из колеи и распустился. Нина воспитывает его строго, но в ненормальных обстоятельствах зимы 1944-45 годов справиться с ним не могла. Он стал плохо учиться, а потому нужно было отдать его в интернат, в твердые руки, и ничего другого в данный момент найти было нельзя. В результате я остался вполне доволен — Никита очень подтянулся, стал хорошо учиться, прошел экзамены третьим из 129 учеников! Общение с другими мальчиками тоже оказало на него самое лучшее влияние. Что же касается его «православных» и «русских» (советских) настроений, то, как и следовало ожидать, они только обострились от пребывания во враждебной обстановке этой школы. С осени Никита идет в русскую школу. О последних церковных событиях, ты, конечно, уже знаешь. Кончина мит. Евлогия и существовавшие даже в его окружении «шатания» могли привести к самым нежелательным явлениям, вплоть до раскола, в случае назначения ему «преемника оттуда». Патриархия (РПЦ) проявила в данном деле решительность и быстроту действия, вызывающие мое восхищение. Константинополю было дано знать, что Зап.-Европ. Экзархат больше в его ведении не состоит, экзархом был назначен вл. Серафим. Личность эта (ты, конечно, знаешь его гнусное поведение во время оккупации) никого, конечно, не устраивает, но другого выбора не было. Серафим имеет, по крайней мере, немало хорошего, он энергичный администратор, и в силу своего прошлого в отношении Москвы будет более чем лоялен. Но, конечно, осложнений и внутренней борьбы предстоит еще много. Что же касается эмиграции вообще. Ты знаешь наше положение и вопрос о советских паспортах. Я, конечно, и Нина взяли паспорта немедленно. Это вопрос принципиальный и политический. Можно оставаться французским подданным, как Кира. Но оставаться эмигрантом — есть в настоящее время (во Франции) поступок политический, враждебный нашей истинной родине. Вопрос возвращения обратно — другое дело. Это вопрос бытовой. Для целого ряда людей это естественный выход из неприкаянного и часто никчемного существования за границей. Для меня это не так, жизнь здесь сейчас стала складываться интересно и полно. Нет уверенности, насколько полно я смогу применить в России приобретенный мною опыт во Франции. Связи же французские и даже

770

Письма монаху Василию от И. А. Кривошеина

международные, очевидно, применить не смогу. Но так как Никите придется отбывать воинскую повинность в Красной Армии и, очевидно, устраивать свою жизнь на родине, чему я очень рад, нужно, чтобы он попал туда не в последнюю минуту. Следовательно, в ближайшие три года мы в Россию вернемся! До этого, вероятно, поживем здесь. Очень надеюсь в октябре съездить (вернее, слетать) в Америку. В мае я был в Англии и возобновил старые знакомства, было очень интересно. Поездка же в Америку, где у меня очень много друзей, будет еще увлекательнее. Очень приветствую твои попытки установить более тесную связь. Ты, конечно, прав, нужно в этом деле много терпения. Но результаты будут. Я передал о тебе и Афоне меморандум (докладная записка). Пошлю тебе из Парижа «Вестник» Резистанса. Обнимаю тебя, привет от Нины и Никиты. Твой Игорь

Tignes (французские Альпы), 29 марта 1947 г.