Африка. Из прошлого в будущее

Однажды руководитель местного филиала крупной французской торговой компании «Пейриссак», отделения, магазины и склады которой разбросаны едва ли не во всех бывших французских владениях в Западной Африке, пригласил меня совершить авиаэкскурсию над Казамансом на спортивном самолете зигиншорского аэроклуба. Делаем круг над городом и ложимся на курс вдоль реки. Вскоре под крылом появляются бесконечные прямоугольники залитых порыжевшей водой земельных участков с крупными белесыми пятнами — очевидными признаками засоления, которое здесь ввиду близости океана является одним из злейших врагов земледелия. Поля эти, насколько можно судить, заброшены давно и основательно.

Пилот поясняет, что это — рисовые поля, покинутые крестьянами после того, как китайцы научили их собирать не один, а несколько урожаев в год. Явно оседлав любимого конька и позабыв об управлении самолетом, он честил диола на чем свет стоит. Смысл его пламенной речи состоял в том, что крестьяне-диола не способны понять собственную выгоду. Получив в свои руки метод, позволяющий вчетверо увеличить сбор риса и, следовательно, с выгодой продавать излишки, они вместо этого забросили добрую половину своих наделов и обрабатывают лишь те, которые необходимы для собственного пропитания. По твердому убеждению моих спутников в этом полете, которое вполне разделяли и прочие завсегдатаи аэроклуба, главной причиной такого отношения местного крестьянства к новшествам являются его косность, приверженность к патриархальным традициям и привычным формам натурального хозяйства.

Разговоры и бесчисленные анекдоты о «лености» и «тупости» африканцев, их «органической невосприимчивости» к любому прогрессу за время работы в Африке приходилось слышать не раз. Это, можно сказать, излюбленная салонная тема западных бизнесменов и специалистов по линии «технической помощи», когда они собираются в своем кругу. Так что вполне можно было пропустить мимо ушей услышанное в Зигиншоре, но… Стояла перед глазами угнетающая картина запустения на рисовых чеках, объяснения которой я не находил.

В тот же вечер я поделился своими сомнениями с де Сан-Сеном. Старик даже не дал мне договорить:

— Поменьше слушайте моих разлюбезных соотечественников. Они, хотя и лезут в наставники к африканцам, в действительности ничего не смыслят в их делах, да и не хотят в них вникать. Сколько среди них таких, кто только и ждет окончания срока контракта, чтобы вернуться с кругленькой суммой домой, обзавестись виллой и рассказывать вечерами соседям байки о «дикой» Африке. Многие из них не хотят избавляться от привычных колонизаторских шор. Но ведь вы-то придерживаетесь иных взглядов, а встали в тупик.

Я поспешил заверить «колючего» хозяина в том, что совсем не разделяю расистской по своей сути оценки природных способностей африканцев, и обратился к нему с этим вопросом именно потому, что факт, с которым пришлось столкнуться, требует серьезного объяснения.

И де Сан-Сен рассказал, почему в Казамансе оказались заброшенными сотни гектаров рисовых полей. Местные крестьяне отлично поняли преимущества новой агротехники и неплохо ее освоили. Но новые методы выращивания риса — это и более дорогие высокоурожайные семена, и более жесткие требования к соблюдению сроков и качеству полевых работ. Для успешного применения в широких масштабах новой агротехники недостаточно просто обучить крестьян, им необходима существенная материальная помощь для приобретения семенного фонда, инвентаря и машин для обработки почвы на современном уровне. Но такую помощь крестьяне диола не получили.

— Что же им оставалось делать? — продолжал он. — Одно из двух: либо продолжать дело по старинке, либо применить новый метод, но только на наиболее удобных и подходящих для этого участках, которые крестьянин в состоянии обработать своими силами. Многие рисоводы избрали именно этот, второй путь, забросив часть засевавшихся ранее полей. Зато с оставшихся они получают в два, а иногда и в три раза больше зерна, чем прежде. И если товарное производство риса в провинции не растет, то в этом надо винить не крестьян, а тех, кто планировал и осуществлял эту операцию, не позаботившись о материальных средствах. А может быть, — помолчав, сказал де Сан-Сен, — и разворовали их, эти средства. Здесь такое — не редкость.

— Я живу здесь почти 40 лет, — говорил он, — и все эти годы внимательно присматривался к жизни диола, их образу мышления и обычаям. Должен вам сказать, что это народ, обладающий врожденным чувством здравого смысла и не менее восприимчивый ко всему новому, чем мы с вами. Впрочем, эти черты присущи в большей или меньшей степени всем африканцам, где бы они ни жили.

В тоне, каким были сказаны эти слова, звучала глубокая убежденность человека, который отдал многие и, вероятно, самые лучшие и насыщенные годы своей жизни Африке. Об этой жизни я и задумываюсь частенько, получив известие о смерти графа Жака де Сан-Сена и глядя на висящую в моей московской квартире ритуальную маску сенуфо — его последний подарок.