Африка, миграции, мифология. Ареалы распространения фольклорных мотивов в исторической перспективе

Обратимся к приключенческим мотивам, общим для Африки и основной части Евразии, которые, вероятно, распространялись не в ходе морских контактов, а путем диффузии по долине Нила или через Сахару. Таких мотив несравненно больше, чем рассмотренных в предыдущем разделе, что естественно. С начала голоцена Африка стала открыта переднеазиатским влияниям, и хотя в III—II тыс. до н.э. пустыни вновь отделили ее от остального мира, с началом интенсивной транссахарской торговли влияния с севера усилились.

Чтобы оценить специфику африканского фольклора, достаточно посмотреть на ареалы тех мотивов, которые порой кажутся общераспространенными и многократно возникающими независимо. Самый показательный — «магическое бегство» (L72 в нашем каталоге, D672 и D673 по классификации С. Томпсона [Thompson 1955-1958]).

Этот мотив действительно известен почти во всех регионах мира, кроме Австралии и Меланезии (рис. 51). Правда южно- и центрально-американские версии тоже редки, причем часть из них, хотя и записана от индейцев, почти наверняка попала в местный фольклор из испанского. Отсутствие мотива в Австралии и Меланезии позволяет предположить, что мотив «магического бегства» возник позже расселения сапиенсов из Африки. В то же время сибирско-североамериканские параллели позволяют датировать его появление на севере Евразии по крайней мере финальным палеолитом.

Рис. 51. «Магическое бегство», мотив L72. 1. Спасаясь бегством, персонаж бросает позади себя небольшие предметы, превращающиеся в мощные препятствия на пути преследователя, либо (редко) преследователь создает такие препятствия на пути беглецов. Среди брошенных предметов есть гребень, который становится чащей (мотив L72A), и оселок, который делается горой (мотив L72B). 2. То же, но брошены либо оселок, либо гребень. 3. Среди брошенных предметов есть гребень, но он превращается не в чащу, а в другое препятствие. 4. Среди брошенных предметов ни гребень, ни оселок не упомянуты. 5. Варианты (2) или (3) в тех текстах американских индейцев, в которых мотив магического бегства, скорее всего, заимствован от европейцев.

Некоторые евразийские и североамериканские версии описывают стандартный набор предметов-препятствий, включая гребень, который превращается в чащу, и оселок, который превращается в гору или скалу. Метаморфоза гребня выглядит логично, поэтому ее повторное независимое появление допустить можно. Однако оселок, а не просто какой-то камень, фигурирующий среди брошенных предметов, есть слишком специфическая деталь, чтобы возникать многократно. Кроме того, и гребень в ряде традиций (нгаджу, оджибва, северные оджибва) превращается не в лес и кустарник, а в другие препятствия — стену, гору гребней, просто гору. В «Кодзики» он превращается в молодые побеги бамбука, которые преследователи начинают поедать. Это совсем иной мотив, поскольку речь идет не о препятствии на пути антагониста, а об отвлечении его внимания от погони.

Еще А. Кребер полагал, что сочетание мотивов «гребень — чаща» и «оселок — гора» не могло возникнуть несколько раз независимо [Kroeber 1923: 198-199]. Ареал данного варианта «магического бегства» в Америке и Сибири заставляет предполагать, что подобная комбинация повествовательных эпизодов была принесена в Новый Свет на последних этапах его заселения. Случись это раньше, мотив был бы шире распространен в Северной Америке и, возможно, проник бы в Южную, а случись это позже, он был бы представлен на сибирском северо-востоке и на Аляске, но не в районах, удаленных от Берингова пролива. Отсюда следует, что набор элементов «гребень — чаща, оселок — гора» появился в континентальной Евразии 10—14 тыс. л.н. Если он и был известен в Сибири ранее, на протяжении долгого времени его ареал был ограничен и активно не расширялся.

На тезисе относительно стабильности ареала надо остановиться особо. Не только «гребень — чаща» и «оселок — гора», но и другие варианты превращения брошенных предметов в мощные препятствия на пути преследователей отсутствуют в «Эдде» и в античных и древневосточных источниках, хотя в новогреческих сказках «магическое бегство» с превращением гребня в чащу известно. Поскольку в I тыс. до н.э. комбинация «гребень — чаща, оселок — гора» в Сибири (а может быть, и в Восточной Европе) уже должна была быть известна, можно заключить, что ранее появления обществ с высокой демографической плотностью и интенсивным обменом информацией распространение фольклорных мотивов между разноязычными группами людей осуществлялось главным образом по мере движения миграционных потоков, а не путем постепенной диффузии.