Приземистое здание барачного типа, сплошь из узких и темных коридоров; стены, выкрашенные в два оттенка зеленого — серо-салатовый снизу, болотный сверху; редкие окна в больничный двор, двери без ручек (чтобы открыть, нужно взяться за проушину для навесного замка), кабинеты без мебели, перенаселенные палаты с железными койками без матрацев (хорошо, если вообще есть койки), обезжизненное пространство типовой архитектуры, коридорный лабиринт, где единственный ориентир — выцветшие памятки для пациентов. Витрувианский человек-паук, его метаморфоза на постере, украшающем дверь кабинета главврача. Сырный запах швабры, запах карболки, лизола и хлорки поверх плесневелой затхлости, смесь советской поликлиники и малярийных тропиков, запах отсутствия. Отсутствие медикаментов, санитарно-гигиенических средств, оборудования. И мое собственное отсутствие: последний раз я был в таком месте восемь лет назад. Но все до сих пор знакомо, если не сказать — привычно, все-таки стаж. Думал об этом не без гордости. То была гордость вазаха, возомнившего себя знатоком сердцевины мрака. Глупая кичливость белого человека. Его напыщенный вид, когда он беспрепятственно проходит через КПП, мимо охранников в солдатской форме. Будь мы африканцами, нам не удалось бы миновать этот блокпост без проверки документов и длительных расспросов о цели визита. Вероятно, с нас потребовали бы паспорта, пропуска, пригласительные билеты, вид на жительство и свидетельство о рождении. В нашем же случае цвет кожи говорил обо всем красноречивей сотни документов.