Африканская книга

Если «мбонго чоби» и «рыба мпу» — на любителя, то «нджама-нджама» — это камерунская кухня в своих лучших проявлениях. Идеальное сочетание томатно-луковой поджарки на пальмовом масле, копченой индюшки, сушеной рыбы (африканский вариант бакальяу) и самих нджама-нджама — плотных листьев африканской садовой черники, слегка напоминающих кормовую капусту. Хотя почему только «нджама-нджама»? Вся камерунская кухня — в этих странных и на удивление удачных комбинациях. Сочетание горького листа вернонии с арахисовой пастой, креветками, копченой рыбой и мясным бульоном дает вкуснейшее блюдо под названием «ндоле». «Ндоле» и «пуле Д. Ж.» (курица, запеченная с плантанами и разнообразными овощами) делят звание камерунского национального блюда. Есть, впрочем, и другие претенденты на это звание. Например, «экванг», то бишь долма по-камерунски (кокоямс перетирают в муку, из этой муки делают клецки, которые заворачивают в листья того же кокоямса и тушат в пряном соусе). Или пудинг из «эгуси», приправленный порошком из сушеных раков, эдакая запеканка со вкусом шпротного масла. Или ближайшие родственники «эгуси-пудинга», пудинг из кокоямса со шпинатом и копченой индюшкой в банановых листьях («квакоко библе») и пудинг из вигны с пальмовым маслом («коки»). Или, наконец, суп «ачу». Его готовят в течение многих часов с добавлением сложного набора специй, включающего семена центроафриканских растений Afrostyrax lepidophyllus, Tetrapleura tetraptera, Monodora myristica, гвинейский перец и так далее. В качестве миски для этого супа используют густое пюре из кокоямса («ачу фуфу»). Из ачу фуфу буквально лепят миски, в которые заливают суп; едят же это следующим образом: обводят указательным пальцем вокруг обода «миски», чтобы к кончику пальца пристало пюре, затем макают палец в суп и облизывают. Выражение «пальчики оближешь» тут подходит как нельзя лучше.

…После ужина мы всей компанией пошли в кино, как делают в Америке евреи, китайцы, мусульмане, индийцы — словом, те, для кого американское Рождество не вполне «свой» праздник. Смотрели какую-то слащаво-комедийную чепуху. Когда вышли из кинотеатра, шел снег. Вот счастье, которое будешь помнить. А если и забудешь, не беда: пока ты жив, всегда есть шанс что-нибудь вспомнить. Ариджит травил байки, Коджо спорил о чем-то с Умут и Соравом, было шумно, весело, как часто бывало в ту пору. Это была очень тесная группа людей, которых практически невозможно представить за одним столом, тем более за рождественским столом. Нас связывали профессия врача и запал всеприимной молодости. В пустом торговом центре из репродуктора сиротливо доносились «джингл-беллс». У каждого свои рождественские ассоциации — у кого «джингл-беллс», у кого макосса, у кого стихи Бродского про то, что «в продовольственных слякоть и давка» и про то, что жизнь качнется вправо… А у меня с того дня к числу стихов, крутящихся в голове под Рождество, прибавились еще и стихи Алексея Цветкова:

по дороге домой купила торт готовый
радовалась до слез мужа с руки кормила
пока я думал об этом боге который
так и носит нас по всем камерунам мира

8. Конголезская кухня

«На самом деле ДРК — не такое страшное место, как все говорят», — сообщила мне Мети Б., вернувшись из джунглей Восточного Конго. Но Мети, чьим бесстрашием я не устаю восхищаться, все же не самый надежный источник. Тем более что сами конголезцы, кажется, считают иначе. Даже моя бывшая однокашница Мария Мобула, уехавшая в Киншасу по окончании мединститута, чтобы продолжить благое дело Дени Муквеге, отзывалась о своей вновь обретенной родине без особого восторга. Все, кто бывал, подтверждают: в Конго не просто плохо, там ужасно. Таковы были и мои собственные впечатления от Киншасы, где я гостил у Марии десять лет назад. Трудно поверить, что за эти десять лет все радикально изменилось. Но я знаю по крайней мере двоих людей, разделяющих мнение Мети. Правда, их оценка относится не к сегодняшней ситуации, а к тому далекому времени, когда вместо ДРК был Заир и когда Киншасу еще называли по старинке Леопольдвилем.