Африканский дневник

Удивленье французов перед гением «черного» – поневоле наводит на думы: о «черных» во Франции: о их будущей миссии; не мешает задуматься над характером Франции XXI века; субстанция, из которой он с лихорадочной быстротою формирует полки, чтобы их перебросить на север – совсем неизвестна Европе[56]. Недавно в прошедшем году, для угрозы арабам уже переброшено для усмирения Феца – теперь. Это – первое веянье передвиженья на север лавины: дымок над жерлом африканского кратера, непотухшего и собирающегося на нас выбросить свою черную, раскаленную лаву.

Но – Самори?..

Защищаясь, как лев, Самори лихорадочно учреждал в государстве своем арсеналы; шпионы его рассыпались всюду; он – всюду пытался выведать тайны отливки орудий; и пробовал даже их лить. Но французы упорство ломают его; окружив, берут в плен; негритянское государство глотается африканской Францией: а бивавшие европейцев полки африканцев становятся быстро французскою армией. Множество черт возникающей Франции – Франции черных – разбросаны в сочинениях Баратье, Дюбуа[57] и др.

Предоставим же слово полковнику Баратье о недавних врагах своих; о покореньи Судана он вам повествует:

– «Никогда еще не вызывала победа в Европе такого открытого равнодушия; но никогда, может быть, не встречали французы сопротивленья такого в рядах неприятеля; мы нигде не несли таких тяжелых лишений, кровавых потерь, как… в Судане… но с суданскими нашими битвами не считаются как-то. Разве что-либо знают о взятии Уоссебугу, Досегвалы и Диэннеи? Но – следует сохранить для потомства воспоминанье о взятии этих пунктов, во имя и победителей, и – побежденных; боюсь, что слова мои вызовут смех, если прямо скажу: пред героями мы стояли; бившиеся до смерти, – герои… как вожди выше названных городов». – Повествуется далее: – «Лишь попал я в Судан, как молва о сражении при Уоссебугу охватила кольцом меня… от большого селения лишь осталась груда развалин… торчали еще: цитадель, арсенал… следы пламени были единственной памятью о героическом предводителе черных, о Бандиугу-Диара»… Далее, описуется самая бывшая битва: «Уже под напором штыков защищающие переброшены к середине поселка; засели они в стенах строений; и открывали по нашим рядам смертоносный огонь; вот – врываются наши стремительно в гущи дворов: а противники отступают в дома; двери выбиты; никого не осталось; и – режутся в глубине темных комнат; и – штык за штыком вырывается из руки пехотинца; уж круг осажденных сжимается; вождь – посредине его; не сдает он позиции… под развалиной крепости, среди моря огня… предпочел Бандиугу-Диара взорваться с детьми, с негритянскими женами – не согласился на сдачу; в своем героическом порыве, как некий Самсон, колебавший колонны святилища, он под ним схоронил, погибая, врагов… Опаленные взрывом развалины ныне стоят, как… останки… античного мира»[58]…

Вот повесть о взятии Диэннеи:

– «То был первый вечер во взятии приступом Диэннеи. Защитники – пали: никто не остался в живых; всюду, в лужах крови, были трупы… Простерлась над трупами ночь. Часовой, прижимая ружье, цепенел в вершине холма… Вдруг он видит: приподымается тень – там, над трупами. – «Кто ты?» – бросает вопрос он; и – тень отвечает: – «Я вождь Диэннеи: убей меня»! – приближается, и, показав на ружье, говорит: – «Я – начальник: убей же меня»! – Но часовой отрицательно начинает качать головой… стрелять не имеет он права (ведь выстрел среди ночи – тревога). И – часовой отвечает: – «Ложись: не имею я права стрелять»!