Оставалось бедственным и экономическое положение крестьянина. Кое-где оно даже ухудшалось, поскольку именно ему новая власть предъявила к оплате счета за создание вооруженных сил, за функционирование дипломатических представительств, за сооружение дворцов для президентов и министров. Возросли налоги, хотя мировые цены на выращиваемые с таким трудом бананы, какао-бобы, кофе, арахис упали.
Тогда, бросая истощенную, истерзанную землю, крестьянин решил использовать единственную полученную в результате независимости возможность изменить свою судьбу. Он уходил в город.
Я видел, как ужасны трущобы Аккры, Лагоса, Киншасы и многих других африканских городов. Плотность населения бывала там выше, чем в самых людных кварталах Лондона или Парижа, хотя в отличие от европейских столиц африканские пригороды застроены одноэтажными лачугами. В этом суровом, бьющемся з неизбывной нужде мире вчерашний крестьянин быстро утрачивал свои надежды. Один он погиб бы, но на городском дне действовали свои законы взаимопомощи. Земляки стремились жить вместе, часто они и занимались одним делом, которое старались монополизировать. Одной группе удавалось захватить скупку пивных бутылок, вторая «поставляла» едва ли не всех сторожей города, третья держала в руках чистку городских рынков. Среди обитателей дна существовали многочисленные объединения — религиозные братства, ассоциации соплеменников, своеобразные «клубы». С их помощью им удавалось выжить, а немногим, очень немногим даже преуспеть.
Дороги, идущие из деревень в города, хорошо утоптаны и широки. Но, раз оказавшись среди обитателей городского дна, африканский крестьянин имел очень мало шансов подняться наверх, куда ведут узкие и крутые лестницы.
Какие возможности обнаруживал вчерашний крестьянин? В случае удачи и при помощи друзей он находил место поденщика. На дорожном строительстве и очистке улиц, на железнодорожной станции или в порту, на заводах использовался ежедневно труд тысяч не имеющих квалификации людей. От крестьянина требовалась чрезвычайная энергия, чтобы подняться на следующую ступень и перейти в категорию полуквалифицированных рабочих. Опять-таки нужно было чье-то покровительство
— десятника либо мастера.Стать рабочим в Тропической Африке было и остается трудным делом. Строек немного, промышленных предприятий еще меньше, а главное — темпы экономического роста медленны и количество новых рабочих мест ограниченно.
В Аккре, например, когда я там жил, промышленность была не в силах поглотить все увеличивающуюся массу свободных рабочих рук, и у заводских ворот, у ворот, ведущих к порту либо к железнодорожной станции, каждое утро собирались толпы тщетно ищущих дела людей. Проходил час-другой, и они медленно расходились. Впереди у них еще один день голода, еще один день безнадежности.
В Аккре мне не раз приходилось слышать сравнение городского дна с глиняным сосудом, в который поток вчерашних крестьян вливается мощной струей через широкое горлышко, а вытекает едва заметными каплями через мелкие поры. В сосуде возникает поэтому громадное давление, временами разрывающее его стенки.
Действительно, если бы в Тропической Африке существовала надежная социальная статистика, то было бы, вероятно, нетрудно выразить в цифрах процессы стремительного роста городских низов и напряжения, возникающие в ходе борьбы вокруг немногих возможностей вырваться из числа обездоленных. Эта статистика позволила бы определять нарастание бунтарских, иногда явственно анархических настроений на городском дне, где уже не раз происходили стихийные взрывы — мятежи, погромы, «племенные» беспорядки.
Давление масс обездоленных на остальную часть городского общества осуществлялось многими путями. Благодаря сложной системе родовой взаимопомощи доходы африканского купца, жалованье чиновника, заработок рабочего в значительной мере перераспределялись в пользу городских низов.
Но нарождающаяся африканская буржуазия двумя руками сдирала с местного общества пелену традиционной этики. В Тропической Африке она противопоставляла ее нормам свой культ последовательного индивидуализма. Правда, это происходило не без определенных оговорок, не без колебаний. Из одной крайности впадая в другую, она временами охотно говорила об извечной ценности африканской традиционной морали, о святости африканских традиций солидарности и взаимопомощи. Эти разговоры становились громче, когда натиск на привилегии буржуазии усиливался.
И становление новых порядков и сила традиционных связей с деревней были особенно ощутимы в мелких, провинциальных городах, служивших своеобразными перевалочными пунктами на пути крестьянина в столицу. Здесь обычно он проходил через первые стадии «акклиматизации» к новым для него городским условиям.
…В январе 1961 года я приехал в город Сегу, в Республике Мали. Он расположен на берегу Нигера. В прошлом здесь был центр довольно крупного государства, но от тех времен мало что сохранилось.