Агами

И посадил на табуретку рядом.

— Люди — это хорошо. Это я люблю, — сказал художник. — Сигаретку выдашь?

Паша выдал пачку. Сеня зажмурился и уселся в угол каптёрки. Кот, ну чистый кот над сметаной, подумал Паша. Сейчас закурит и забудет обо всём. Мурчать будет.

Людей приехало много. С карантина их распределили, разбросали по баракам. Везде были Пашины глаза и люди, всё шло своим чередом. К самому Паше в барак привели без малого два десятка. Много. Мужики, блатные, три китайца, два афропечорца, как стали их называть в зоне с чьей-то лёгкой подачи. И Берман. Он будто смотрел сквозь Пашу, и было это неприятно. Старик совсем, но глаза чистые и крепкий, ещё по-вольному крепкий, недавно на каторге. Непонятно, будет в нём крепость тюремная или быстро ослабнет человек от неволи и высохнет. Пальцы длинные, белые. Не работали эти руки топором и кайлом. И лицо почти без морщин, не на земле живёт такой человек, а в мыслях своих. Блаженный. Но чистый, прибранный, и люди злого о нём ничего не принесли. Таких зона впускает и судит позже, «по личности».

— Паша, это ж Берман, — застучал ему сухой ладонью по спине Сеня.

Вскочил, заволновался. Подошёл, руку протянул.

— Я Сеня Васильев, художник, я тоже из Питера, — быстро заговорил он.

Берман, седой и высокий, улыбнулся и руку Сене пожал, на какое-то время даже вроде увидел и каптёрку Пашину, и людей вокруг. И снова ушёл в себя.

Сильный оказался этот тип, старый интеллигент петербуржский. Помирать не собирался. А учёным и вправду оказался настоящим.

— Да ты что, он же от премий отказывался огромных, чего только не наизобретал, а так и жил в своей квартирке! И как он новой власти не сгодился, странное дело. Ладно я, художник безвестный, алкоголик и тунеядец, но Берман… — Сеня вздыхал, смешно обхватывал голову руками и качал ею.

Берман приехал южным этапом. Из самого Нового центра. Зэки оттуда — редкость. Говорить с ним было трудно, пожилой учёный не молчал, он постоянно вёл разговор, но неслышный и не с теми, кто рядом, а с собой, где-то далеко, перед доской в аудитории или перед монитором, или, может быть, за столом, но точно не здесь, не на каторжной земле.

Хотя учёные и тут встречались, разные, кучковались и хотели светило к себе затянуть, но Берман их проигнорировал и подпустил к себе одного только — старого, как выяснилось, знакомца, которого те учёные как раз и не признавали. Если по Пашиному — так и не учёный это был вовсе, электрик Иваныч, пожилой волжанин, молчаливый, лысый и широкий в плечах мужик на мощных ногах.

— Он — великий экспериментатор, — кратко пояснил Берман Паше, когда был в настроении, — учился в университете и работал с большими учёными. Они думали, а он делал. Нельзя без рук учёному.

«Великий». Паша задумался тогда. Иваныча он знал несколько лет, электрик и электрик, токарь хороший, механик. Рукастый. Мало ли таких. А тут — великий. Но Берман врать не умел совсем и если говорил, то так оно и было.

— Фактчекинг, что ты хочешь, — смеялся Сеня, удивлению Паши. — У них так: проверить теоретически и экспериментально, а потом публиковать. Паша Старый и Берман Учёный — нормальная у вас банда собирается, авторитетная.

Хохотал. Весёлого нрава человек.

Когда Паша смог улучить следующий момент хорошего настроения у Бермана, спросил то, что мучило давно:

— Скажи, профессор, как это всё устроено? Вот Нарьян-Мар, тут несколько зон, вот кластер «Печора» или иначе — Печорская агломерация специального контингента, границы у неё охраняют, и выйти невозможно. Даже если выйдешь — куда ты пойдёшь? Тут же и сгинешь с голоду, или первый пост тебя примет ментовской и обратно вернёт. Чтобы далеко уйти, есть один путь — через Агами, там и вокзал, и аэродром, иначе сюда не прилетишь и не въедешь. Маленькая страна из лагерей, вот мы где.

— Архипелаг, — кивнул Берман.

Он улыбался, будто слушал что-то приятное.

— Хорошо, пусть архипелаг. В лагерях всё почти так, как было испокон. Уж поверь.

— Верю, — снова кивнул Берман.

Словно экзамен принимает, подумал вдруг Паша.

— Допустим, ушёл человек в рывок. Сбежал. И бежит он по местным лесам, бежит, а спецназ даже не торопится. Находят спокойно, ломают и привозят обратно. Или на месте кладут. Найти, положим, не проблема. Но ведь даже если уйдёт человек от ментов, до Агами доберётся, его автоматическая охранная система сразу вычисляет и отстреливает. Даже переодетого и бородатого. Даже в гробу раз пытались втянуть, так на входе гроб изрешетил лазер контрольный. Как это? Как они находят, где свой, а где чужой, автоматы эти?

— Какая задача? — просто спросил Берман.

— Пройти контроль. И уйти через Агами. Далеко уйти.

— Интересная задача, — снова кивнул Берман, — стоит подумать.

— Что тебе нужно, чтобы думать спокойно? — с расстановкой, медленно спросил Паша.

Боялся спугнуть.

— Место. Бумага. Карандаши. Кое-какие материалы. Владимир Иванович, — так он называл Иваныча. — Время. И не торопи меня.

И вдруг добавил:

— Глаза смотрящего.

— Что? — слегка опешил Паша.

— Надо показать глазам смотрящего то, что они хотят видеть.