Агами

— Они теперь знают, — продолжил Берман, — что некий беглый каторжанин несёт очень важный компромат на всё руководство и всех сотрудников центрального аппарата УПБ. Обо всех их связях и недвижимости. Я рассказал, как смог это добыть здесь, и они обязательно вернутся, чтобы такого больше не повторилось. Но пока уважаемые офицеры очень взволнованы и очень хотят поймать этих людей. А нас отложили на потом.

— Почему ты думаешь, что они не поднимут всех своих бойцов свободных? Дело-то важное для них. Погоны на кону и свобода.

— Нет. Молодой, который зверствовал на допросе, захочет сам отличиться. Группу возьмёт малую, чтобы внимания не привлекать, и пойдёт. Этот младший научный сотрудник очень хочет стать доктором наук.

Паша подумал.

— Если у этого младшего не получится взять беглых сразу, если потеряет кого из группы, если шухер у них начнётся, тогда надо же будет ему вызывать большую подмогу?

— Тогда придётся, конечно. Такой вариант не исключён. Но есть хотя бы шанс.

Долго ещё Паша сидел на стуле у кровати. Поил страдальца отваром. Даже угостил сигаретой, поддался на просьбу. Молчали.

— Читал Толкиена? Жертвенность как подвиг… — начал было Берман и замялся, увидел, как Паша сморщился. — Хорошо, помнишь фильм «Властелин колец», Старый? — спросил он, затянувшись.

— Смотрел, — медленно протянул Паша, соображая, к чему это.

Фильм он смотрел и старый, ещё начала века, и последний, уже в голограмм-версии. И пересматривал раз двадцать с другими арестантами. Чем дольше сидит зэк, тем больше он смотрит фильмов. Или читает и перечитывает книг. Откусить час у вечности на зоне — бесценно.

— Помнишь бой армии Арагорна перед воротами Мордора? Как думаешь, зачем это было нужно? Безумное сражение без шансов на победу, вызов на бой непобедимого врага, огромные потери, с риском для собственной жизни. Зачем?

— Чтобы хоббитам помочь. Чтобы Саурон отвлёкся.

Берман одобрительно кивнул и поморщился от резкой боли.

— Вот, — проговорил он.

Паша посмотрел на него отсутствующим взглядом.

— Спи профессор, — сказал он.

Встал, поправил Берману простыню и медленно вышел.

Глава 19. Хозяин «Печоры»

Денис Александрович любил вечер и чем старше становился, тем меньше стеснялся этого. Ровно в 18.00 он выходил из кабинета, сколь важными бы ни были дела. По молодости и рьяности возбуждался, когда вызывал шеф. Чем выше занимал должность, тем важнее становились шефы и причины вызовов. Но возбуждение это постепенно теряло остроту, хотя случалось всякое: расскажи кому, ответит, что опаснее и важнее некуда. Опыт, думал Денис Александрович, вот в чём он заключается — в онемении нервных окончаний. Ты просто перестаёшь чувствовать.

После Конвенции, ареста и возращения на службу с серьёзным повышением в должности, Денис Александрович часто ловил себя на мысли, что не может представить себе чего-то по-настоящему пугающего и способного терзать болью и сомнениями изнутри. Он хорошо спал и не терял аппетита. Сохранил спортивную форму: соответственно возрасту — шутила жена, когда он иногда, усмехаясь, рассказывал, что проверял функциональные показатели и они снова немного снизились. Но он всё равно сильнее сверстников в спортзале. «Сильнее, ты всегда был сильнее», — говорила Татьяна. Было смешно, конечно. Раньше ты был просто сильным, а сейчас — «соответственно возрасту». И возраст сильнее тебя, каким бы ты ни пытался казаться самому себе.

Первые годы после возвращения нравились Денису Александровичу безоговорочно. Власть, к которой он так долго шёл, обволакивала его мягким туманом, проникла куда-то внутрь, стала им самим. Власть давала силу управлять другими, почти неограниченным их количеством, и почти без ограничений определять их судьбы. Власть оказалась универсальным растворителем зла. Сколько бы его ни было сотворено — власть объясняла и оправдывала всё самим своим наличием и своей необходимостью.

Денис Александрович очень скоро, возможно, потому, что время было сконцентрировано и рождало поток событий необычайной важности, сначала почувствовал, а потом принял как должное то, что вынужден быть неограниченно жестоким. Это оказалось обязательным условием сохранения власти над кругом людей, которых он должен был интегрировать в новую реальность. И тех, кого не мог или не хотел. И тех, кто не хотел сам. И тех, кто интегрировался и разочаровался.

А ещё у власти оказался крайне приятный бонус, побочный эффект. Выяснилось, что можно не переживать об ошибках. Решение, которое претворяется в жизнь, и неважно, правильное оно или нет — вот что такое власть. И неважно, какой результат повлечёт это решение: власть нуждается в любом и любой переварит. Эффективность решения не имеет значения. Одно лишь условие нужно соблюдать — не позволять, чтобы в решениях усомнились те, в отношении кого они принимаются, а тех, кто усомнился, — нейтрализовывать.