Агасфер

Один раз идёт по улице-проспекту среди тополей и видит свою кровиночку, последние деньги которому отправляет до сих пор, а он кидает обеспокоенный взор на неё, чуть после ускоряет шаг, плюёт на землю сигаретой и резко сворачивает в подворотню, словно в шпионских триллерах. Елизавета Михайловна беспокойно бросается за ним, неумело перебирая ноги, спотыкаясь сама о себя, – не поймала. Собралась наша горе-мать в сельхоз магазин, взяла верёвку, во время покупки которой кассирка, толстая взъерошенная женщина лет 40, монотонно-значно посмотрела на неё, далее прогулялась до банкомата, сняла все деньги с карты и потерянно добрела до дома, давящей коробки-улучшенки.

Пришла домой и прямо в коридоре, будто ушибленная по голове, рухнула пол, стала выть, утробно кричать и биться в истерике – заёрзала ковёр, параболически отбросив пакет в пространство. Приняла позу эмбриона и спустя тридцать минут, несмотря на свои же вопли, вырубилась прямо до утра. Лежала между шкафом и комодом, а сверху – люстра с паутиной. Давно не убирала , а, с другой стороны, зачем? Зачем убирать, если на доме, в котором она живет, кто-то краску с крыши сбросил и испачкал стену черными кляксами. Убирают с целью, а тут цели нет.

Встала, умылась, выдавила остатки косметических кремов, накрасилась, закапалась визином, посыпала муку на волосы для объёма и пошла в парк, предварительно купив вкусняшек в ресторане, там, в глубине среди клёнов и всяких зарослей, сожгла тетрадку, деньги , телефон, верёвку, все фотографии и альбомы с Егором. Спасение от радикальных решений – радикальные изменения.

Придя домой, с каменным лицом остервенело раскромсала ноутбук о стенку и принялась аппетитно обедать, что жир все губы покрывал. После с улыбкой на лице села на диван с “Камерой обскура” Набокова, поняла, как это напоминает “Невыносимую легкость бытия” Кундеры и бросила читать – предпочла чинно расхаживать по полупустой квартире и вдруг припомнила о ящичке со сбережениями на чёрный день. Умалишённо стала его искать и там, в шкатулочке из–под косметики, сверху лежала фотография дедушки и бабушки Егорки с ним же на руках, миловидный румяный мальчик с недовесом и щенячьими глазками, а глубже под первым признанием в любви лежал носочек, который изначально был большим ему, а сейчас, наверное, пришёлся бы как раз только к большому пальцу. Денег нашлось около 25 тысяч рублей разными купюрами.

Бабушка и дедушка Егора были авантюристами, после падения железного занавеса стали прыгать из страны в страну. Собственно, сами они познакомились ещё в советской университетской организации, которая отправляла на экспедиции с дипломированными географами на Алтай или на Урал. Сдружились два одиночества на почве любви к природе, к трепету перед великой Сибирью. С полусчастливой улыбкой вспоминает истории матери Елизавета Михайловна, но последующие мысли всё-таки вызывают слезу: под прыгающей лавиной в Альпах оказалась погребена машина её родителей и тяжко было даже мыслить, сколько должны были они там задыхаться. Хотя для впечатлительных читателей желаю пояснить, что, хоть и снег, тающий в руке, бесспорно лёгкий, но его залежавшийся вариант с водой может достигать более полтонны на кубометр, то есть более 10 раз плотности обычного снега. Будем честны для себя, её родителей, скорее всего, ударило сначала волной, а потом резко придавило. Должно быть, умерли быстро. Это произошло буквально через год-два после рождения Егорки.

Озадаченно потрепала на пальце маленький носочек, умылась от новых слез, но не припадочных, после уже скромнее накрасилась и открыла письмо к первой любви. Дело было в контексте, шёл конец девятого класса и парень её сердца собирался переходить в техникум, можно понять, нрав его был хамоват и резок, не ценитель высокого, не то что мягкий, блаженный, отец Лизаветы, который ей не раз говорил, что чёрствый тёртый калач можно замочить в молоке и он станет мягким, сладость к нему вернётся и вкус будет намного лучше. Она верила этому нравоучению и решила написать письмо, добавив под него стих Парнок:

Скажу ли вам: я вас люблю?

Нет, ваше сердце слишком зорко.

Ужель его я утолю

Любовною скороговоркой?

Не слово,– то, что перед ним:

Молчание минуты каждой,

Томи томленьем нас одним,

Единой нас измучай жаждой.

Увы, как сладостные «да»,

Как все «люблю вас» будут слабы,

Мой несравненный друг,

Когда скажу я, что сказать могла бы.