Агасфер. Вирусный транзит

Длинный состав бежал, извиваясь на поворотах, как раненая змея. В вагонах в основном были молодые люди одного возраста. Только половина из них имела личное оружие, да и то одни пистолеты и сабли. Старшие офицеры ехали в хвосте поезда.

Покидая расположение отряда, его персонал еще не знал, что Япония потерпела окончательное поражение. Возвращаясь на родину, люди пребывали в хорошем настроении.

* * *

Глубокой ночью поезд прибыл в Харбин. Старший по эшелону военврач Офудзи, отправляясь в разведку, откатил дверь, и вольнонаемные обратили внимание на толпы беженцев, шумевших на перроне, да на жандармов — они отгоняли людей от поезда. До сих пор про нападение противника ничего не было слышно, и тревога появилась, когда эшелон проехал через станцию Шуанчэн. Здесь начались частые остановки, и японцев, бегущих от войны, охватила тревога.

Все станции и разъезды были забиты эшелонами с беженцами. Машинисты-маньчжуры отказывались вести поезда на юг. Жандармы приводили поездные бригады под конвоем и с угрозами сурового наказания. Составы шли медленно, много простаивали в пути. При длительных стоянках около каждого вагона выставляли часовых на случай неожиданного нападения. Не разбирая дня и ночи, в вагонах ели и спали, когда кто хотел.

На второй вечер после выезда из отряда вольнонаемные обнаружили, что розданные пайки кончились. Молодежь громко, без оглядки на офицеров и начальство, возмущалась отсутствием обещанного горячего питания.

Вскоре выход был найден. Вагоны были загружены мешками с рисом, и вольнонаемные, недолго думая, решили использовать эти запасы. Проделав в мешках дырки, они наполнили рисом свои котелки. Из тендера паровоза достали воду, чтобы вымыть и сварить рис, а из камней во время стоянки эшелона сооружалось что-то вроде очагов. О дровах, разумеется, заранее никто не побеспокоился, пришлось ломать ящики. Однако развести и приготовить ужин огонь голодные люди не успели, был подан сигнал к отправлению. Услыхав гудок паровоза, вольнонаемные с руганью бросились к поезду. Котелки с рисом и водой захватили с собой.

Вдали виднелся Синьцзин, который поезд должен был пройти несколько дней назад. Город был затянут зловещим дымом.

К этому времени связь с командованием была совсем потеряна. Никто ничего не знал — ни о продвижении противника, ни о намерениях генералов. Людям оставалось только гадать. Может быть, клубы дыма над Синьцзином означают, что там уже идут бои? Передовые части Советской Армии вполне могли захватить город — следовательно, вчерашние отрядные служащие должны были действовать так, как это предусматривалось для самого крайнего случая.

15 августа во второй половине дня по вагонам пронесся слух, что Япония потерпела поражение. Но насколько это соответствовало действительности, никто не знал. К вечеру два военных врача решили съездить в Синьцзин, чтобы попытаться восстановить связь со штабом Квантунской армии. Сопровождать их вызвались несколько вольнонаемных из разных вагонов. Если Япония потерпела поражение, то после получения от штаба приказа о роспуске отряда вольнонаемным придется оставить вагоны и разбегаться кто куда.

Старший по эшелону Офудзи отдал очередной приказ: ночью предстояло прорываться к Синьцзину. В случае атаки противника — пробиваться силой. А чтобы сохранить военную тайну — покончить с собой.

Лица у всех вытянулись и побледнели. Японцы, несколько лет подряд спокойно убивавшие пленных, сами умирать не хотели. Они хорохорились, уверяли друг друга в готовности сражаться, но понимали, что нa успех вряд ли могли рассчитывать. В составе эшелона были врачи, военные чиновники и зеленая молодежь, не имевшие никакого боевого опыта. Многие после приказа прятали подальше страшные ампулы с цианистым калием: применять отраву никто не был готов.

Поздно ночью поезд тронулся. Приближалось время, когда эшелон должен был ворваться в Синьцзин. Двери вагона были плотно закрыты. Сжимая в руках сабли и пистолеты, молодежь напряженно молчала.

По мере приближения эшелона к станции нарастал какой-то неясный шум. Вольнонаемным, сидевшим за плотно закрытыми дверями вагона, он напоминал рокот морских волн во время прилива. Вскоре стало понятно, что это шумели собравшиеся на станции беженцы. Поезд остановился, но вольнонаемные боялись открыть двери вагонов. Между тем, снаружи люди забарабанили по стенкам с такой силой, что казалось, будто они швыряли в вагон булыжники.

Трудно было оставаться равнодушным, слушая отчаянные мольбы соотечественников.

— Ведь в вагонах наверняка есть места. Пустите! Посадите! — кричали люди, пытаясь заглянуть в вагон.

Вольнонаемные, которые всего навидались, чувствовали себя скверно, глядя в щели вагонов на плачущих женщин и стариков. Но двери не открывали, и были даже рады, когда начальство подтвердило запрет на посадку несчастных беженцев.

В закрытых вагонах было жарко и невыносимо душно, но людей беспокоило не это, а долгая стоянка поезда. Прошел слух, что машинисты и кочегары, воспользовавшись сутолокой и наплывом беженцев, сбежали, и теперь станционные жандармы отчаянно искали их.