Читаем Агата Кристи. Свидетель обвинения полностью

Недолюбливают и делают вид, что им от Пуаро ничего не надо, при этом «бесцеремонно эксплуатируют мозг Пуаро» и стараются ему польстить – вполне лицемерно. Недолюбливают за «раскрываемость» убийств, которая таким, как мистер Куин, как рассыпанные по романам Кристи полицейские инспекторы Спенс, Нил, Джепп, Нарракот, полковник Рейс, и не снилась. Обращаются к нему в самых крайних случаях – и «самых крайних» более чем достаточно. Пуаро же, напротив, к полиции (на словах, во всяком случае) вполне лоялен: «Большинством своих успехов я обязан полиции». Лоялен и к англичанам: «Я восхищен англичанами».

По-английски говорит бегло, но порой допускает смешные, досадные ошибки: «Вы собираетесь на лошадиные гонки?» Вместо «оступились» говорит «наступились». И при этом то и дело вставляет французские словечки – пусть не забывают, что он не здешний. На французский переходит, когда волнуется, что случается редко, или сердится, что бывает еще реже; даже если чем-то очень недоволен, виду не подаст.

«Почему вы иногда говорите на превосходном английском языке, а порой нет?» – спрашивают Эркюля Пуаро в романе «Драма в трех актах» (1934).

«Друг мой, – отвечает Пуаро, – разговор на ломаном английском языке имеет свои преимущества. Люди начинают вас презирать. Они говорят: “Иностранец, даже не умеет правильно говорить по-английски…” Но таким путем, как видите, я избавляю людей от настороженности».

К творчеству «знаменитых мастеров детективной беллетристики» относится весьма скептически, предпочитает английскую поэзию. Ни Эдгар По, ни Уилки Коллинз ему не по душе, о чем он написал целую книгу, где авторитетно, со знанием дела анализирует просчеты великих сыщиков. О своем собственном отношении к Конан Дойлу и Шерлоку Холмсу умалчивает.

Как и героиню романа Кристи «Смерть лорда Эджвера» Карлотту Адамс, бельгийца отличает вдобавок «обаяние незаметности» и в то же время обаяние не похожего на других; именно таким воссоздал Эркюля Пуаро на киноэкране Дэвид Суше. Когда Суше допрашивает подозреваемых в убийстве – ни один мускул не дрогнет на его лице, разве что чуть приподнимется бровь. Суше в роли великого и непревзойденного почти совсем не улыбается, он отчужден и молчалив – до поры до времени, пока не понадобится собрать всех так или иначе связанных с преступлением и рассказать им, как в действительности обстояло дело.

Не улыбается и почти никогда не шутит. Приходится признать, что по части юмора Эркюль Пуаро уступает своим литературным подельникам, и прежде всего аристократам и людям искусства, сыщикам-интеллектуалам Питеру Уимзи и Родерику Аллейну, детективу-любителю из романов новозеландки Найо Марш, последовательницы Кристи и Сейерс. От Пуаро, увы, не приходится ждать иронических реприз Аллейна и Уимзи, да это и естественно: шутить на чужом языке, даже если вполне прилично его знаешь, удается немногим, и Агата Кристи, создавая образ Пуаро, по всей вероятности, это учла.

С кого списан Пуаро? Одни биографы Кристи говорят, что его прототип – Эркюль Пупо, сотрудник парижского Сюрте, другие – что это Эркюль Фламбо, детектив (в прошлом – преступник) из детективных рассказов Честертона.

Любопытно, что своими качествами, привычками, даже внешностью Пуаро «щедро делится» и с другими сыщиками из романов Агаты Кристи. Паркер Пайн тоже умеет себя подать: «Если уж я берусь за дело, успех практически гарантирован». Как и Пуаро, Пайн тоже любитель, тоже пребывает «на заслуженном отдыхе», убийства сходным образом раскрывает от нечего делать, уверяет, что из человеколюбия. «Вы счастливы? Если нет, обратитесь к мистеру Паркеру Пайну, Ричмонд-стрит, 17» – такое объявление он дает в «Times», и народная тропа к нему не зарастает. Пуаро много лет проработал во французской полиции, Паркер Пайн, прежде чем стать детективом-консультантом, тридцать пять лет проводил статистические исследования. Он, как и Пуаро, безупречно одет, «окружен атмосферой спокойной уверенности»[47].

Похож на Пуаро и инспектор Морс из романов Колина Декстера. Морс тоже чудаковат, великодушен, снисходителен к человеческим слабостям, в том числе и к собственным; он тоже закоренелый холостяк, подвержен женским чарам, и у него тоже есть свой ассистент, сержант Льюис, которого Морс учит уму-разуму.

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературные биографии

Марина Цветаева: беззаконная комета
Марина Цветаева: беззаконная комета

Ирма Кудрова – известный специалист по творчеству Марины Цветаевой, автор многих работ, в которых по крупицам восстанавливается биография поэта.Новая редакция книги-биографии поэта, именем которой зачарованы читатели во всем мире. Ее стихи и поэмы, автобиографическая проза, да и сама жизнь и судьба, отмечены высоким трагизмом.И. Кудрова рассматривает «случай» Цветаевой, используя множество сведений и неизвестных доселе фактов биографии, почерпнутых из разных архивов и личных встреч с современниками Марины Цветаевой; психологически и исторически точно рисует ее портрет – великого поэта, прошедшего свой «путь комет».Текст сопровождается большим количеством фотографий и уникальных документов.

Ирма Викторовна Кудрова

Биографии и Мемуары / Языкознание / Образование и наука

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное