Агент Абвера

Спустя полчаса он подходил к закрытому «Торгсину»[88] на Смоленской площади, где уже толкалась и разноголосо шумела барахолка. На ней продавалось всё — от подержанных вещей и дров до продуктов. Там у инвалида в солдатском бушлате, рассчитавшись абверовскими деньгами, Александр купил бутылку водки, а у разбитной краснорожей спекулянтки — полкило сала и кирпич хлеба, поместил всё в портфель. Протолкавшись к выходу, услышал мелодию гармошки и слова песни.

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.

— растягивая меха и перебирая по двухрядке пальцами, хрипловато пел безногий инвалид в тележке, Демьянов остановился рядом и стал слушать.

Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой…

— выдал музыкант очередной куплет, и Александр почувствовал, как по коже побежали мурашки. Этой песни он никогда не слышал, она брала за душу.

Дослушав до конца, полез в карман. Нагнувшись, положил в лежавшую у тележки шапку со звездочкой пять червонцев и спросил:

— Браток, как называется эта песня?

— Землянка, — ответил инвалид.

— А кто написал?

— Не знаю, лейтенант, — поднял вверх глаза. — Впервые услышал в госпитале.

От рынка Александр направился к недалекой остановке. Там сел в подошедший трамвай, спустя полчаса вышел в Хамовниках[89] близ монастыря.

Из-за далеких лесов на востоке поднималось солнце, в березовой роще за прудами орали грачи, чувствовалась весна.

— Бом-м!.. — разнесся по окрестностям колокол Успенского собора[90], созывая прихожан к заутрене. Теперь их шло много больше, чем прошлой осенью, состав тот же — женщины, старики и дети. Миновав арку ворот, Демьянов перекрестился на золоченые купола собора и пошагал по мокрой брусчатке знакомой дорогой.

Свернув в боковой проход, спустился по ступеням в притвор Красной церкви, звеня подковками по истертым плитам сводчатого, давно не беленого коридора. В конце остановился у нужной двери обитой мешковиной, постучал в лутку[91] и потянул за кованую ручку на себя.

Внутри помещения в неярком свете потолочной лампочки на шнуре Садовской с Глебовым играли за столом в шахматы, на стене, водя по сторонам кошачьими глазами, тихо стучали ходики.

При виде гостя у поэта отвисла челюсть, а князь выронил на доску белого ферзя. Садовский за зиму похудел и осунулся, Глебов же выглядел бодрым и здоровым.

— Здравствуйте, господа, — плотно прикрыл за собой дверь Демьянов. — Не ждали?

И пройдя к столу, пожал обоим руки.

— Э-э-э, — протянул поэт, князь же шустро пробежав к входу, тихо задвинул засов, вернулся и прошептал с видом заговорщика: — Вы с той стороны?

— Оттуда, — кивнул гость, поставив на пол портфель. — А где же Надежда Ивановна?

— Уехала отоварить карточки, вернётся часа через два, — нервно разгладил на коленях шерстяной плед Садовской.

— Да вы раздевайтесь и присаживайтесь за стол, — суетился Глебов. — Мы уж думали, больше не свидимся.

— Типун вам на язык, Юрий Петрович, что вы такое говорите, — пожурил приятеля хозяин.

Чуть позже, подавшись вперед и затаив дыхание, оба слушали усевшегося напротив Демьянова. Тот сообщил, что прибыл в столицу по заданию немецкой разведки и по легенде долечивает в одном из госпиталей последствия контузии.

— А это вам, — достав из портсигара папиросу, вынул из мундштука и передал Глебову бумажный цилиндрик.

Тот развернул чуть дрожавшими пальцами, близоруко щурясь, прочитал и молча передал Садовскому.

В послании, отпечатанном мелким шрифтом, значилось: «Германское командование выражает вам признательность в деле борьбы с большевизмом и приказывает:

— активизировать антисоветскую пропаганду среди населения, всячески восхваляя гитлеровскую Германию и новый европейский порядок;

— вести агитацию за немедленное окончание войны;

— развернуть диверсионную и саботажническую деятельность;

— приступить к созданию подпольных ячеек в промышленных и областных городах СССР».

— Наконец-то, — вернул записку Демьянову поэт и перекрестился. Александр шагнул к печке, открыв топку, бросил листок в огонь, наблюдая, как тот становится пеплом.

— Теперь, господа, дальше, — закрыв, снова присел к столу. — Ваша задача вести пропаганду с агитацией только среди лиц, которых хорошо знаете и доверяете. Это ясно?

— Ясно, как божий день, — согласно кивнули подпольщики.

— Диверсиями, а также саботажем буду заниматься я со своими людьми, прошедшими специальную подготовку.

— Получается, вы вернулись не один? — оживились собеседники.

— Не один, и мне нужно поселить в обители связника. Место здесь отдаленное от центра, народ тихий, короче, самое подходящее.

— Что же, попробуем, — тут же согласился Львов.

— Да, через нашего общего знакомого, — добавил Садовской.

— Это который реставратор?

— Совершенно верно, Александр Петрович. Это надежный и проверенный человек.