Голограмма исчезла, а я вдруг осознала, что плачу. И, видимо, уже давно, потому что кофта на груди мокрая и неприятно прилипла к телу. Ещё недавно Редж был рядом, смеялся и шутил, наполняя всё вокруг светом и теплом, страшно бесил своими замечаниями, спорил, обманывал, злил, целовал, любил… а теперь его нет.
Я попыталась нажать на кнопку выключения коммуникатора, но от прикосновения экран пошёл трещинами. Совсем как моя жизнь.
Голос Кима всё ещё звенел в воздухе, но не находил пути к разуму. Его слова казались чужими, невозможными, невероятными. Мозг отказывался верить в то, что Редж мёртв. Кто угодно – только не он! Время текло, но для меня оно застыло в том мгновении, когда любимый мужчина сказал: «Жди меня здесь, я постараюсь вернуться так быстро, как получится».
Мир резко потерял свои краски и звуки.
Я трясла головой как болванчик, всё никак не веря в то, что услышала, а затем внутренний голос вдруг придумал: «Это всего лишь игра. Он вернётся. Он обязательно вернётся, это же такая ерунда, надо всего лишь подождать немного подольше», и я судорожно уцепилась за эту мысль. По привычке приготовила ужин на двоих, как раскладывала тарелки в походе – а вдруг раздастся скрип входной двери и он войдет прямо сейчас? Вдруг он уже паркует в подземке свой навороченный флаер с хамелеон-краской? Вдруг Ким просто всё не так понял?
Но Редж не явился ни к ужину, ни к завтраку на следующий день, ни к обеду.
Жестокая реальность била наотмашь.
Дни шли, а он так и не приходил. Я перестала считать даты, сбилась с календаря. Если бы меня спросили, какой сегодня день недели, – я бы не ответила. Студенты слали обеспокоенные сообщения с вопросами, когда будет следующая лекция, но я кидала их в «корзину», не отвечая. Сил не было ни на что. Миражи надежды, возникающие из глубин отчаяния, постепенно рассеивались, оставляя после себя лишь боль и… неожиданно гнев.
Первый раз я разозлилась, когда готовила завтрак и случайно полоснула ножом по пальцу. Это было так оглушительно больно, что чтобы сосредоточиться на чём-то другом, я подумала о Редже и внезапно для себя – взбесилась. Зачем он брал с меня слово, что я буду есть, если больше не готовит? Что за дурацкие игры? Как так можно?!
Потом нахлынули воспоминания…
– Кто из нас двоих ещё боится жить? Ненавижу тебя, Редж Брайт! Вначале влюбил, а затем ушёл… Зачем было быть таким идеальным?! – закричала я, глотая солёные слёзы, и принялась искать пластырь, чтобы залепить рану.
Весь день всё валилось из рук, ломалось, билось. Я ненавидела целый мир, но ещё сильнее – Реджа, который посмел меня оставить.
В памяти то и дело всплывал наш разговор на Падэме-3. Зараза Брайт и тут меня обыграл! Не будет он врать в этой жизни просто потому, что решил умереть. Скотина!
Уборка и мелкие бытовые дела частично отвлекали. Надо было съехать из квартиры Реджа, тем более у меня имелась своя, но внезапно я поняла, что не могу этого сделать. Физически не могу. Ещё недавно думала, что это место чуть ли не тюрьма, а сейчас понимала – спасение. Там, в другом мире, где находится моя квартира, о ней знает и РУТ. Как только я вернусь, начнутся расспросы, проверки, мне обязательно предоставят мозгоправа. Пардон, пси-специалиста, нормирующего полевых агентов после заданий.
Не хочу.
Хочу побыть здесь ещё немного. С Реджем. Пускай он бесит. Но пока бесит, я чувствую, что он жив.
Проклятая шахматная доска, которая оказалась разложенной на журнальном столике, всё никак не хотела складываться: фигур было слишком много. Неожиданно для себя я сжала в кулаке чёрного короля с металлической короной – цвет один в один как штанга в языке Реджа – и швырнула в напольное зеркало.
Стук осыпающихся осколков градом пронёсся по квартире. Кусочки стекла усыпали ковёр и стоявшее рядом кожаное кресло, протыкая обивку. Среди осколков как в мозаике я увидела себя настоящую – злую, потерянную, с кулаками, все ещё сжимающими воздух, задыхающуюся от ненависти.
Я ненавидела себя.
Я ненавидела Реджа Брайта.
Я ненавидела шварховы шахматы.
Теперь в моем мире не осталось места для игр, а каждая шахматная фигура была напоминанием о том, что иногда невозможно выиграть, сколько бы фигур ты ни сбросил с доски.
– Трус, проклятый трус! – заорала я. – Предложил себя в качестве равноценного обмена! А обо мне ты подумал?!
Тело содрогалось.