У британцев и американцев теперь имелось невероятно объемное досье на Руди Гамбургера и доказательства, что первый муж Урсулы Кучински, по собственному же признанию, является советским шпионом. Хотя Урсула и Руди были в разводе и в тысячах миль друг от друга, истории их жизни и их судьбы до сих пор были неразрывно переплетены. Как шпион Руди не представлял почти никакой угрозы – разве что для своей бывшей жены.
Рудольфа Гамбургера вывезли в Москву в конце августа, и он был убежден, что его встретят если не как героя, то по крайней мере дружеским похлопыванием по плечу и новым заданием. Как и в прошлый раз, когда “друзья” вызволили его из китайской тюрьмы, Центр, вероятно, отправит его в другой комфортабельный дом отдыха, а потом даст новое задание. В конце концов, он “за все эти годы продемонстрировал удивительный уровень выносливости, преданности делу и верности”. Руди считал, что может даже заслужить повышение.
Он роковым образом заблуждался.
Параноидальная советская система видела в Рудольфе Гамбургере не просто профессионально непригодного разведчика, а крайне подозрительную личность.
Через два дня после приезда в Москву его арестовали, обвинили в работе на американскую или британскую разведку и швырнули в “следственный изолятор”, как иносказательно называли нескончаемое заключение и допросы без суда и следствия. Он подозрительно легко отделался от британцев. “Обстоятельства освобождения Гамбургера в Иране давали почву для подозрений, что его завербовала иностранная служба разведки”. По извращенной репрессивной логике коммунизма заявления Руди о невиновности лишь подтверждали его вину. “Тебя подкупили враги, и ты вернулся, чтобы шпионить для них, – настаивал следователь. – Да, ты стал шпионом… ну же, давай, грязный шпик, сознайся, что тебя завербовали. Ты стал шпионом. Признавайся”. Его требование предоставить ему адвоката было проигнорировано. “Целые сутки тебе не дают спать, держат впроголодь, издеваются, – писал он. – Если бы только можно было ни о чем не думать и спать. Кормят помоями… голод – нестерпимая пытка”. Его здоровье стремительно ухудшалось. За несколько месяцев он потерял сорок пять фунтов.
Формального судебного процесса не было, только приговор: Рудольф Гамбургер был “общественно опасным элементом”, виновным в политических преступлениях по статье 58 Уголовного кодекса, приговоренным к пяти годам тюремного заключения. Центр не вмешивался. Успех его бывшей жены – офицера советской разведки не имел тут никакого значения. “Поскольку я был иностранцем, мой случай был очевиден: вражеский шпион. Меня клеймили врагом и предателем, а это вынести труднее, чем тюрьму и голод”. Как и многих других, его, очередного без вины виноватого врага народа, поглотило ненасытное чрево ГУЛАГа. Так началось нисхождение Рудольфа Гамбургера в преисподнюю.
Примерно тогда же, когда арестовали Руди, Урсула Бертон получила повышение до полковника, став единственной женщиной, добившейся такого успеха в советской военной разведке. Отношения между разведчицей и ее руководством, как и все отношения в разведке, строились по принципу “минимальной необходимой осведомленности”: Москва решила, что Соне необязательно знать о своем звании, как и о том, что отец ее первенца стал пленником того режима, которому она служила.
“Миссис Бёртон” из Придорожного коттеджа в Саммертауне всю зиму 1942 года колесила на своем новеньком велосипеде, забирала военные продуктовые наборы, заботилась о детях и муже и следила за ходом войны. Она была любезна, скромна, наивна – обычная домохозяйка, которая как могла справлялась с хозяйством и копала ради победы[11]
в своем огороде, разбитом на заднем дворе. Во время беременности она сшила новый чехол для сидения велосипеда, “маргаритки на зеленом фоне”. Урсула поддерживала добрые отношения со своими соседями и иногда заглядывала в главный дом на чай с Сисси Ласки. Нина ходила в детский сад в Саммертауне и вступила в скаутский отряд для девочек. Немецкий акцент Урсулы почти исчез. Она по-настоящему сроднилась с британцами, восхищаясь их незыблемой верой в предрешенность грядущей победы. Как и все идейные люди, она расценивала войну сквозь призму собственных политических убеждений: “Британцы были на стороне Советского Союза”.