Моросил дождь, и единственным отчетливо проступающим сквозь темный стелющийся туман предметом был высокий огромный квадратный хвост А-26 в пятидесяти ярдах от нас. Пауль и Тони курили, остальные негромко им что-то говорили. За три минуты до полуночи командир Симпсон открыл дверь и отдал сигнал. Мгновение – и мы уже стояли за винтом готового к взлету ревущего А-26. Проходя к самолету, мы льнули к корпусу подальше от струи воздуха, наблюдая красноватый свет, мерцавший из бомбового отсека. Оказавшись у дверей, мы помогли Паулю и Тони подняться на свои места. Говорить в таком шуме было невозможно, да и не до того было. Дотягиваясь до них со взлетной полосы, мы пожали им руки. Ночь стала совершенно прозрачной. Вдруг А-26 на наших глазах тронулся с места и уже мчал по взлетной полосе. Взгляд едва мог уловить самолет, когда он оторвался от земли, стремительно набрал высоту и выполнил вираж к северо-востоку.
Пилот самолета лейтенант Роберт Уокер сбавил высоту над Германией, сохраняя скорость 300 миль в час. “Он клал его на бок, вращал, делал виражи, чтобы сбить с толку вражеские радары”. В 2:05 самолет добрался до точки выброса в Альтфризаке, на северо-западе от Берлина. Видимость была хорошая, сквозь перистые облака ярко светила луна. Уокер открыл бомбовый отсек, диспетчер Мишко Дерр похлопал парашютистов по спине, и Пауль Линднер с Тони Ру нырнули в темноту.
Приземлившись в поле, немцы-шпионы закопали свои комбинезоны, парашюты, оружие и приемопередатчик “Джоан”. Двадцать лет назад неподалеку отсюда Урсула с группой юных коммунистов воображала, какой будет Германия при коммунизме. В 6:30 утра разведчики уже тряслись в поезде, направлявшемся в Берлин, – двое обычных утомленных пассажиров военного времени. Они добрались до города на рассвете. Фрида Линднер еще спала, когда ее сын тихо постучал в окно дома своего детства в пригороде Нойкёльн к юго-западу от центра Берлина. Она не видела Пауля с тех пор, как он бежал из Германии в 1935 году от неотступного преследования гестапо. “Я знала, что ты однажды вернешься домой сражаться с нацистами”, – воскликнула она.
На следующий день, передвигаясь по разгромленному городу от одного бомбоубежища к другому, шпионы Урсулы начали собирать информацию: об уроне от бомбовых ударов, обороне, складах боеприпасов, местоположении войск, настроениях гражданского населения, а главное, о способности Германии поддерживать свою военную промышленность и торговлю в условиях самых ожесточенных бомбардировок за всю мировую историю. Местами бомбардировки союзников обратили Берлин в пепел и руины. Красная армия была приведена в состояние боеготовности в тридцати пяти милях к востоку от города, чтобы приступить к финальной атаке на столицу Гитлера. И все же город продолжал функционировать, словно ходячий мертвец, поверженный, но несдающийся. В своем бункере Гитлер продолжал отдавать приказы об обороне Берлина, пока тысячелетний рейх погружался в небытие в последних кровопролитных боях. Пропагандисты Геббельса до сих пор марали стены города: “Каждый немец встанет на защиту своей столицы. Мы остановим красные орды у стен нашего Берлина”. Линднера и Ру поразило, что около двух третей берлинской промышленности до сих пор оставалось на ходу; работали железные дороги и энергетика. Разведчики жадно вбирали в себя эти сведения, словно замаскированные туристы. Спустя неделю после приземления они вернулись к пункту выброски забрать оружие и оснащение для связи, после чего, расположившись у радиоприемника в гостиной фрау Линднер, слушали Би-би-си в ожидании мелодии Синдинга “Шепот весны”.