Однако насладиться сполна свежим воздухом матери и сыну так и не удалось, ибо вскоре их догнал неприметный парень — не старше тридцати, в длинном чёрном пальто с приподнятым воротником и широкополой шляпе.
— Простите, вы супруга товарища Плечова?
— Да… А вы кто?
— Его коллега.
— Где он? — Ольга схватила незнакомца за рукав пальто.
— Я вас хотел об этом спросить!
— Не знаю… Уже несколько дней от Яры нет никаких вестей!
— Ну, хотя бы из Несвижа он вернулся?
— Да. Ещё в воскресенье. Но в тот же день уехал куда-то вместе со своим приятелем — наркомом НКВД Цанавой. Больше его никто не видел…
— Спасибо. Вы мне очень помогли… Правда. Ему, надеюсь, тоже.
— Как вас зовут?
— Чуть раньше я уже представился. Больше, к сожалению, ничего добавить не могу…
— Ясно, «коллега»… И всё же… Если от вас хоть что-то зависит, помогите нам вернуть отца и мужа, Христом Богом молю!
— Постараюсь.
— Если вдруг потребуется какая-то помощь — вы только скажите! Мы всё продадим, всё. Мебель, украшения, ковры.
— Простите, уважаемая Ольга Александровна, но я должен идти, дорога каждая секунда.
— Понимаю…
— Надейтесь. Надейтесь и ждите. Как любит говаривать ваш супруг: «Ничего с нами не случится до самой смерти!»
— О! Теперь я вижу, что вы знакомы.
— Не совсем так.
— Как это понимать?
— Я его знаю, а он меня нет.
— Интересно… Как бы там ни было, другого выхода, кроме как довериться вам, у меня нет.
— Вы правильно мыслите. До встречи, уважаемая Ольга Александровна.
— До свидания… Храни вас Господь!
Плечов лежал в углу «пыточной» и сплёвывал кровью прямо на высокохудожественный паркет с замысловатым узором. Он никак не реагировал на бой часов, пытавшихся известить его о том, что в столице великой Советской Родины и живущем по московскому времени братском Минске уже девять часов вечера.
С каждой секундой голова болела всё сильнее — так, будто её взяли в тиски и настойчиво сдавливают. Ещё миг — и она лопнет, словно перезревший арбуз…
Подошёл Акакий, пнул его в бок носком сапога, — так, на всякий случай, ради сомнительного удовольствия патологического садиста — и поковылял на первый этаж, шаркая больными ногами.
Братья-акробаты и те с плохо скрываемым презрением посмотрели вслед «соратнику». Мол, избиение лежачих — последнее дело, такое не приветствует никто и никогда.
«Хорошо, хоть с крючка сняли… Может, на сегодня это всё?
Или ещё не всё? И их грязные душонки жаждут продолжения „кровавого банкета“?
Так давайте, действуйте! Я готов… Ни к чему тянуть время! Чем быстрее закончится этот кошмар, тем лучше. Для всех нас».
Где-то внизу противно скрипнули двери.
— Ну, как вы тут? — раздался знакомый голос — властный, командный…
Перебивая-перекрикивая его, зазвонил телефон.
— Возьми трубу, Акакий! Пока я разденусь…
— Сейчас, Лаврентий Фомич, одну секунду… Слушаю… Это вас!
— И так ясно, что меня… Кто?
— Говорит, что земляк. И тёзка.
— Идиот! Тащи сюда телефон! Быстрее… Да, батоно Лаврентий… У меня… Простите, не знал. Я исправлюсь, слово чести… Живой, а как же… Подлечим немного — и посадим на поезд. Билет купим…
Речь оборвалась, и на даче воцарилось абсолютное молчание.
Волшебная, божественная и такая долгожданная тишина. Которую вдруг нарушил громкий крик одного из «братьев»:
— Он, кажись, помирает!
Цанава лично распутывал верёвки, которыми были оплетены конечности Плечова. При этом сочувствующе приговаривал:
— Вай, за что они тебя так? Звери какие-то, а не люди… Я ведь просил только припугнуть!
Остальные молчали, соорудив провинившиеся рожи.
— Что стоите как вкопанные?.. Делайте хоть что-нибудь!
— Может, позвать доктора? — наконец выдавил Акакий.
— Да где ж ты его найдёшь — в лесу и среди ночи?
— Ещё не так поздно — только половина десятого. К тому же у нас на даче для таких целей установлен телефон.
— Умный, да? А где же твой ум был, когда вы над живым человеком издевались? Это ж надо — избить до полусмерти великого учёного, да что там учёного — моего хорошего друга! И как только не стыдно, а?
— Так вы же…
— Молчать! О! Тащите его в машину — повезем в больницу…
Один из «братьев» попытался взять недвижимое тело под руки, второй — ухватился за ноги. И тут и их головы угодили в «капкан». Первая — под мышкой, вторая — под коленом.
— Помогите! Больно! — одновременно заорали «акробаты».
Цанава застыл с раскрытым ртом, от неожиданности он не мог не только двигаться, но и сказать хоть что-нибудь.
«Незлобивый» же бегал вокруг попавших в беду подельников, не зная, к кому из них сначала прийти на выручку.
По всей видимости, «акробату», который оказался в ногах Яры, досталось больше, ибо он затих первым. Акакий попытался разогнуть ногу самбиста и ему это почти удалось.
Но вместо того, чтобы безвольно повиснуть, нога эта вдруг резко распрямилась и врезалась ему в нос. Из не привыкших к такому обращению широких ноздрей мгновенно хлынула липкая красная жидкость, быстро залившая подпоясанную расшитым золотом ремнём шёлковую кавказскую сорочку — ахалухи.
Что-либо вытекавшее из чужих организмов только возбуждало садиста. Но это была своя, собственная, такая родная и незаменимая кровь!..