Агидель стремится к Волге

— Ну, что скажешь, по-прежнему ли желают москали сына моего Владислава на царство?

— Нет, не желают. Готовы помереть за православную веру, а королевича брать не будут.

Сигизмунд помрачнел и задал следующий вопрос:

— А что Москва? Крепко ли стоит?

— Крепко. Москва людна и хлебна, — соврал пленный дворянин, чем сильно опечалил короля.

Узнав, что Сигизмунд не теряет надежды покорить Россию, Пожарский расстроился, ведь из-за надвигающихся холодов и перед угрозой голода он был вынужден распустить большую часть ратников-дворян по их вотчинам. А казаки доверия ему не внушали.

Ломая голову, он вдруг вспомнил про башкирских конников и, в надежде застать их еще в Москве, послал своих людей на поиски.

— Башкирцы уехать не успели, токмо готовятся, — сообщили вскоре Пожарскому.

— Вот и славно, есть бог! — обрадовался он и, перекрестившись, тут же послал за башкирскими военачальниками.

Однако король не дерзнул подступить к Москве и решил, на худой конец, завладеть Волокаламском.

Первый штурм не принес полякам успеха. Следующий тоже был отбит. А когда Сигизмунд, собравшись с силами, попробовал приступить к городу в третий раз, подоспела башкирская конница, отправленная на подмогу воеводам Карамышеву и Чемесову. В разгар сечи через лаз в стене наружу выбрались казаки. Совместными усилиями удалось отогнать неприятеля от города.

Бросив несколько пушек, воинство Сигизмунда спешно удалялось под свист и улюлюканье победителей:

— Ура, тикают ляхи!

— Ажно пятки сверкают!

— Поделом окаянным…

После очередного поражения король предпочел вернуться в Речь Посполитую, потеряв по дороге от голода и холода несколько сотен человек.

XXX

Воспользовавшись отступлением поляков и наступившим в связи с этим затишьем, оставшийся зимовать в столице Дмитрий Пожарский поднял давно назревший вопрос об избрании законного царя.

— Мешкать нельзя, — сказал он. — Пчелы — и те без матки дохнут, а тут — государство! Куда нам без царя, без воли единой. Начнем, покуда башкирцы не разъехались.

— Верно глаголишь, — согласился Трубецкой, втайне имевший виды на престол.

После этого разговора они созвали ближайших соратников и, посоветовавшись с ними, разослали по городам и весям гонцов с грамотами, гласившими: «Москва от польских и литовских людей очищена, церкви Божии в прежнюю лепоту облеклись и Божие имя славится в них по-прежнему; но без государя Московскому государству стоять нельзя, печься об нем и людьми Божиими промышлять некому, без государя вдосталь Московское государство разорят все: без государя государство ничем не стоится и воровскими заводами на многие части разделяется и воровство много множится».

Так и не дождавшись прибытия всех выборных, в начале декабря Дума приступила к процессу избрания царя.

Первым обсуждался вопрос, на кого делать ставку — на иностранцев королевского происхождения или на своих.

— Давайте обойдемся без иноземцев, — высказался кто-то.

Все дружно поддержали это предложение, вследствие чего было решено: «литовского и шведского короля и их детей и иных немецких вер и некоторых государств иноязычных не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство не избирать…».

В этом вопросе было продемонстрировано полное единодушие. Страсти разгорелись, когда стали выбирать из своих.

Во время одного из заседаний собора Пожарскому подали письменное мнение дворянина из Галича. Ознакомившись с ним, Дмитрий Михайлович неуверенно объявил:

— Вот, значит, какое дело, православные… Предложено нам венчать на царство Михаила Федоровича Романова, мол, оный ближе всех по родству с прежними царями…

Пока разбирались, кто доставил письмо да откуда, к Пожарскому приблизился донской атаман и вручил ему другое письменное заявление.

Князь смерил атамана недоуменным взглядом и строго спросил:

— Что это ты мне подал, а?

— Желаем природного царя Михаила Федоровича! — без обиняков заявил тот, всем своим видом и тоном давая понять, что за ним стоят все казаки.

Думцы переглянулись.

— Да кто ж таков, этот Романов?

— Сын митрополита Филарета, в миру — Федора Никитича Романова.

— Сколько же ему годов-то?

— Шестнадцать, — с готовностью подсказал Иван Никитич Романов, дядя Михаила, намекая, что тот слишком неопытен, и пытаясь обратить внимание знати на себя.

Однако возраст претендента мало кого интересовал.

— И чем же славен сей вьюноша? — прозвучал еще один вопрос.

— А ничем, акромя того, что королевичу Владиславу крест целовал да в Кремле вместе с поляками отсиживался, — не без ехидства напомнил кто-то.

Таких сидельцев в соборе было много, и один из них не преминул сочувственно заметить:

— Куда ж ему было, бедолаге, деваться, коли отец его у ляхов в плену пребывал?..

Многие понимали, что лучше Пожарского — прославленного воеводы и прямого потомка Рюриковичей, по всей Руси не сыскать, но никто о нем даже не обмолвился. А поддержки у того не было. Зато казаков по Москве да по окрестностям собралось великое множество. Они же были за Михаила Романова.