Агидель стремится к Волге

Надеждам Тюлькесуры не суждено было сбыться. На обратном пути в Нижний Новгород Алябьев застудил легкие и умер. Вместо него в Уфу определили другого воеводу. В течение пятнадцати лет на этой должности перебывало человек десять. А с июня 1628 года уфимским правителем стал Желябужский.

Прибыв на место, он, как и его многочисленные предшественники, подчинявшиеся Приказу Казанского дворца, принялся за изучение местных порядков и устройства Башкортостана. Основная часть Башкирии составляла в тот период Уфимский уезд, и башкиры этого уезда находились в подчинении у казанских наместников и воевод. Зауральские волости входили в Тобольский и Верхотурский уезды. Земли, населенные в основном башкирами, входили также в состав Кунгурского и Мензелинского уездов.

Кроме того, вся территория Башкортостана делилась на четыре дороги: Казанскую, Ногайскую, Сибирскую и Осинскую. А когда уфимский воевода поинтересовался, каким образом осуществляется управление ими, ему доложили, что дороги те делятся на родоплеменные волости, подразделявшиеся в свою очередь на аймаки и тюбэ. Дороги и волости управлялись старшинами из числа «лучших людей», к которым были также причислены башкиры, удостоенные звания тархана как особо отличившиеся в войне с Речью Посполитой.

Воевода узнал, что башкирский народ состоял из тридцати с лишним племен, объединявших от двух до тринадцати родов. Важные межродовые проблемы улаживались на советах старейшин — курултаях или на йыйынах — собраниях рода. Право участвовать в них имел любой башкир, но пользовалась им, главным образом, знать, бравшая на себя решение самых важных вопросов: старшины и их помощники, юзбашы-сотники, тарханы, ахуны, муллы.

Уфа считалась центром Башкортостана. И поэтому общий йыйын проводился в ее окрестностях, в двенадцати верстах от города у речки Чесноковка. А башкиры Ногайской дороги нередко устраивали съезды у Азеевой мечети.

Родовые и всебашкирские собрания непременно завершались празднествами, включавшими в себя разного рода состязания — от поединков борцов-силачей, скачек-бэйге, стрельбы из лука до соревнований кураистов, певцов и сэсэнов.

Проведав о том, что под Уфой проводится очередной такой праздник, новый уфимский воевода не преминул этим воспользоваться и изъявил желание встретиться со старшинами всех четырех дорог.

Когда гости явились, Желябужский передал им приветствие молодого царя.

— Государь Михаил Федорович помнит и высоко ценит отвагу, явленную вами в войне с иноземцами. Он послал меня к вам с тем, чтобы я исполнял обязанности уфимского воеводы, — представился он и спросил, в чем нуждаются башкиры.

Вожди не стали таиться, рассказав все, как есть, что их волнует. С горечью поведали они, как бывшие воеводы, согнав местных жителей с их вотчинных земель, понастроили на них всевозможные укрепления. Старшины пожаловались на творящих беззаконие сибирских начальников и просили на них повлиять.

— Воевода по фамилии Годунов потакал пришлым служилым людям. Он не помешал дозорному[43] Ивану Черникову, прибывшему с прочими служилыми людьми из Москвы, присвоить пятьсот чет[44] башкирских земель. Пользуясь своим положением, он еще больше увеличил свои владения. Русская деревня, которая стоит теперь на том месте, его именем называется[45], — сообщил Мухаметкул-бей.

К нему присоединился старшина Ногайской дороги Караякуп:

— Другие тоже не отстают от Черникова. Только за десять-пятнадцать лет на башкирских землях вокруг Имэнкала развелось столько русских деревень, что всех не перечесть. Прежде там минские и булашевские башкиры хлеб сеяли, но их вытеснили в леса, в каменистую горную местность, непригодную для хлебопашества. Ежели и дальше так пойдет, если не положить конец своеволию пришлых людей, башкорты разучатся хлеб растить…

Воевода Желябужский слушал башкир, не прерывая, а тут не выдержал и спросил:

— По-вашему выходит, мы должны прекратить расширять Уфу?

— Зачем прекращать? Пускай город растет. Тогда и во время набегов чужеземцев башкортам будет где прятаться. А вот рядом с Бирью нужно построить новую крепость, — сказал Мухаметкул-бей.

— Кто же его строить будет, ежели приезжих не допускать?

— Башкорты сами справятся. Уж крепость-то мы сможем отстроить.

— Зачем вам крепость? Неужто кого боитесь? — спросил Желябужский.

— А то! Желающие напасть на нас пока что не переводятся… — невесело усмехнулся Караякуп-бей. Как у нас говорят, даже после того, как щука сдохнет, зубам ее ничего не делается. Так и с Кучум-ханом. Самого давно нет, а потомки его все не унимаются…

— Так ведь старшего сына его, царевича Алея, не так давно пленили, — перебил его воевода.

— Как?! — чуть не задохнулся потрясенный этой новостью старшина Тамьянской волости Тюлькесура-бей. — Неужто его казнили?

— Ничуть. Я слышал, он даже пожалован поместьем в Ярославле…[46]

— Да-а… — протянул тамьянский вождь и задумчиво произнес: — Значит, теперь за старшего Ишим остался.