Агния Барто

Но даже и самые длинные нотации и внушения не помогли исправлению Алексея. А вот взялась за него девчонка-соученица, зоркая и насмешливая, подмечающая любой промах Алексея, и сумела сделать то, чего не удавалось любителям выговоров и нотаций.

Закрылся он тетрадкой —
Хотел зевнуть украдкой,—
Она смеется снова!
А что же тут смешного?
Теперь девчонка эта
Сживет его со света!

И вот Алексею приходится — хочешь не хочешь! — подтягиваться, назло ей добиваться отличных отметок, и он с вызовом бросает в адрес неугомонной соседки по парте:

Вот он исправит почерк,
Пускай тогда хохочет!..

А ей только этого и надо!

Незамысловатая история с Алексеем в высшей степени характерна для всего творчества А. Барто, которая и сама словно бы переняла нрав и повадки такой «соседки по парте» — насмешливой, настойчивой, непримиримой к любым промахам и неудачам, едко и весело хохочущей над ними, и уж она не даст спуску никому, кто только попадется ей на язык!

Сама поэтесса склонна разговаривать со своей юной аудиторией именно от лица такой «соседки по парте» и нередко становится на ее место, проникается ее психологией. Вот почему, обращаясь к ленивцам, эгоистам, зазнайкам, малолетним бюрократам (есть и такие!), она меньше всего обнаруживает склонность к поучениям и нотациям. Нет, она не столько осуждает, сколько высмеивает иных своих «героев» и «героинь», высмеивает так едко и колко, что едва ли они захотят снова попасться ей на язык!

Спесь, заносчивость, кичливость, любые проявления эгоистической ограниченности и бюрократических замашек вызывают у поэтессы резкий отклик, гневную насмешку, остро сатирическую характеристику, как это мы видим в стихотворении «Лялечка» (1962), героиня которого, надув губы, горделиво заявляет своей бабушке:

Я не просто девочка,
Я у нас вожатая!..—

и на этом основании считает вполне уместным требовать от старухи усиленных забот и услуг. И сколько таких Лялечек, воображающих, что они «не просто девочки», а существа высшего порядка (а потому и спесиво задирающих носы перед окружающими!), проходит в стихах А. Барто!

Она учит с самого начала отличать показное от существенного, глубоко разбираться в людях. Крайне характерно в этом отношении стихотворение «Любочка» (1945), где образ героини возникает с такой четкостью, резкостью, ясностью, что ее черты мы можем угадать в любой девочке, склонной к тщеславию, себялюбию, лицемерию («Хотя не обязательно они зовутся Любами»,— замечает автор, завершая это стихотворение):

Синенькая юбочка,
Ленточка в косе,
Кто не знает Любочку?
Любу знают все...

А чтобы мы узнали ее еще лучше, автор знакомит нас с такими чертами и привычками, от которых нам становится не по себе,— с ее грубостью, наглостью, душевной черствостью,— чтобы заметить в конце:

Вот какая Любочка
Во всей своей красе...

Многих детей этот образ заставит задуматься: а нет ли у них самих — или у их окружающих — некоторых похожих черт? Да и взрослый читатель, познакомившись с Любочкой, не сможет не подумать: а не повинен ли отчасти и он сам в том, что у нас появляются подобные Любочки, которые могут процветать только в тепличной атмосфере постоянных потачек, умилительных похвал и неумеренных восторгов, на которые так расточительны иные слишком добренькие и снисходительные «дяди» и «тети».

Под стать этой Любочке и другая, ныне всем детям известная девочка — «Леночка с букетом» (1954), привыкшая произносить юбилейные и прочие приветствия, избалованная вниманием и восхищением аудитории, восторгами мамаш, которые не нарадуются на нее: «До чего она мила!»

В изображении таких «Леночек с букетом» сатирическое жало стихов А. Барто приобретает особую остроту, и мы видим здесь, что поэтесса не только создает образы, захватывающие внимание детей, но и ставит перед их родителями, их педагогами насущные проблемы воспитания, настойчиво взывает к чувству ответственности взрослых людей за каждого ребенка, доверенного их вниманию и попечению.

Появилась в новых стихах А. Барто и такая заслуживающая нашего внимания фигура, как «удалец» — смельчак в совершении всяких каверз и пакостей. Он способен — шутки ради! — спрятать от инвалида его костыль, втихомолку ободрать ель и испортить окружающим новогодний праздник, да еще и хвастаться подобными поступками — знай, мол, наших! Думается, этот образ еще получит свое дальнейшее развитие в стихах А. Барто, ибо, как известно, у нас нередко встречаются подобные «удальцы», чьи выходки носят порою и гораздо более серьезный и опасный характер,— но и они подчас выглядят чуть ли не героями в глазах иных незрелых ребят.