Агния Барто

Но есть и другие опасные птицы, с которыми поэтесса ведет напряженную борьбу, как это мы видим в стихотворении «Хищница» (1961). Здесь «хищница» — это сова-копилка, которая захватила такую власть над мальчуганом, что вместе с его пятачками готова проглотить и его самого, вытравить в нем все доброе, человеческое.

Стала хищная сова
Предъявлять свои права.
Я хотел купить значок
Другу к именинам.
Звяк — остался пятачок
В животе совином.

Она заставляет мальчика охотиться за каждой копейкой, она незримо следит за каждым его шагом и даже проглотила деньги, предназначенные на подарок к маминому рождению! Да, худо бы пришлось рассказчику, ведущему это горестное повествование, если бы он не нашел простой, но единственно верный выход:

Я разбил эту сову,
Хорошо опять живу!..

А героиня другого стихотворения, «Подари, подари...», маленькая Люсенька, привыкла выклянчивать разные подарки:

Ходит бабушка зимой
В теплом шарфе с бахромой.
Клянчит, клянчит Люсенька:
— Я мала-малюсенька,
Ты мне шарфик уступи,
А себе другой купи.

Эта Люсенька пока еще «мала-малюсенька», но она со временем подрастет и может превратиться в большую стяжательницу,— вот почему тревога за судьбу подобных Люсенек придает многим стихам А. Барто суровое, гневное, остро сатирическое звучание.

В стихотворении «Жадный Егор» мы знакомимся с мальчиком, жадность которого вытесняет у него все прочие помыслы и интересы. В то время как на праздничной елке ребята веселятся и радуются, играют и танцуют, Егор интересуется только одним: «А подарки скоро?»

Когда праздничный вечер кончается и вожделенный подарок получен, Егор захвачен одним вопросом:

— А на елке в парке
Завтра будут выдавать
Школьникам подарки?

И хоть здесь ни слова не сказано прямо и открыто в осуждение Егора, но читатель его осудит, ибо автор сумел внушить — без излишних наставлений и нотаций! — что человек жадный, эгоистичный обкрадывает прежде всего самого себя.

А вот другой «рыцарь наживы», который так и зовется «Копейкин» — кличкой, а не по фамилии. В ответ на любую обращенную к нему просьбу он затвердил лишь одно: «А что ты мне за это дашь?» — и даже, когда застегнул младшему брату штанишки, «взял с него за попеченье полпеченья». Так вырастают маленькие мещане, которые могут стать и большими, если вовремя не встряхнуть их, если не обнаружить перед ними всего уродства и всей постыдности замашек и привычек, присущих «Жадному Егору», «Копейкину», «Люсеньке». Автор наглядным образом показывает, как они обкрадывают самих себя, лишаясь радостей жизни, всего ее богатства и оставляя себе ничтожные плоды своего попрошайничанья, — что сказывается на образе мыслей да и на языке подобных ребят, бедность и скудость которого выразительно передает убожество их переживаний и стремлений:

— Ты возьмешь меня на пляж?
— Что ты мне за это дашь?

— Очини мне карандаш!

— Что ты мне за это дашь?

— Алик, дедушке поможешь

На восьмой дойти этаж.
— Алексей, отца уважь! —
А в ответ одно и то же:
— Что ты мне за это дашь?..

Сатира А. Барто не обходит и неполадок в школьной и пионерской работе. Здесь тема сложнее, труднее: проще изобразить лодыря, зазнайку, жадину, чем неполадки общественно-массовой работы. Нелегко найти тот угол зрения, который позволяет решить затронутую тему пластически зримо, образно, выразительно. Тут необходимо отличное знание и доскональное изучение затронутого материала. Но А. Барто успешно справилась и с этой задачей. Ее пионерка, сама на себе испытавшая, что значит слишком частая смена пионервожатых, со вздохом и огорчением заключает стихотворение «Карусель» (1954):

Володеньки и Наденьки,
Как в карусели всадники,
Плывут перед ребятами,
Сменяясь без конца...
Десятого вожатого
Встречаем у крыльца...

И нам становится очевидным, сколько разочарований и огорчений принесла такая бестолковая карусель, как от нее страдает живое дело, живая работа,— ведь столько надежд и ожиданий было связано у ребят с каждым из этих вожатых! Но эти надежды не сбылись, и в стихотворении «Карусель» автор сумел решить темпераментно, эмоционально значительную тему общественного характера, не оставаясь в ряду общих понятий, а переведя ее на язык зримых образов, подлинных чувств.