Агния Барто

Автор ничего не говорит здесь о том, почему «вдруг притихнет Петя», и не описывает детально картин войны. Все это дано только одним штрихом — детским рисунком, но этот рисунок наполнен особым смыслом, ибо читатель чувствует, что должны были увидеть и пережить дети, если перед их глазами стоят одни и те же неотвратимые образы боя, войны, развалин, потерь, утрат, смерти.

Мы понимаем, почему рука детей тянется к бумаге и карандашу, чтобы хоть как-нибудь запечатлеть то, что до дна всколыхнуло их души. Все это дано здесь одним штрихом, но этот штрих, точно подмеченный и глубоко правдивый, соответствующий характеру потрясенной детской психики, становится необычайно емким. Читатель, как бы он ни был юн, не может не почувствовать многого из того, что пережили дети, и сам своим воображением дополнит то, о чем умолчал или на что только намекнул автор. Мы читаем в поэме «Звенигород» о полковнике, который навещает в детском саду этих ребят:

Он так возил игрушки,
Когда он жил в Крыму,
Двухлетнему Андрюшке —
Ребенку своему.

Ребят из Севастополя

Везли в военный год,
Врагами был потоплен
Советский пароход.

Далее, без всяких переходов, автор сообщает, в уже совершенно другой тональности, об отце Андрюшки:

Полковник едет к детям,
В портфель он спрятал мяч...

Здесь последовательность повествования явно нарушена, ибо между рассказом о советском пароходе, потопленном врагом, и рассказом о полковнике, спрятавшем в портфель мяч, лежит целая пропасть, огромный ряд событий, самых острых и глубоких переживаний, но это не просто пауза, не просто умолчание. Если бы это было так, все звенья повествования рассыпались бы. А они не распадаются, ибо их связывает сочувствие и воображение читателя, который сам призван воссоздать цельный образ, цельную картину.

Пусть автор ничего не сказал о судьбе Андрюшки, которого везли из Севастополя в военный год, ничего не сказал о переживаниях полковника, лишившегося сына, но мы ощущаем, какие большие и неостывающие чувства живут в душе полковника, если он всю свою нерастраченную отцовскую нежность и любовь к погибшему сыну вложил в заботу о детях, оставшихся без родителей.

Здесь о многом надо догадываться, но автор доверяет своему юному читателю, доверяет его уму, его чувству, его душевной щедрости, его умению осмыслить все значение того или иного штриха,— и оказывается правым в доверии к читателю, который умеет по-своему заполнять все эти пробелы и умолчания.

Так автор зачастую захватывает свою аудиторию не только тем, что он прямо говорит ей, что он рисует, но и тем, на что он только намекнул, тем, о чем сам читатель должен догадаться, представить себе, вообразить, проявив в этом готовность к сотворчеству, соучастию в создании художественного образа, восстановлении — во всей ее цельности — только отдельными штрихами набросанной картины.

Повышая степень внутренней активности читателя, автор, прежде чем сообщить ему нечто важное и существенное, целой системой вопросов и умолчаний зачастую вызывает повышенный интерес к предмету повествования, в атмосфере которого все воспринимается особенно остро и глубоко.

В поэме «Звенигород», прежде чем рассказать о судьбах ее юных героев, автор настойчиво обращается к нам с одним и тем же вопросом — после новых описаний, новых картин, захватывающих внимание и воображение читателя:

Что же это за семья?
Дочки тут и сыновья...—

и юный читатель должен сам поломать голову над тем, «что же это за семья», состоящая из тридцати братьев и сестер, прежде чем художник расскажет об этом «шумном семействе».

Автор нередко обращается к читателю с такими вопросами:

Кто, кто
В этой комнате
живет?
Кто, кто вместе с солнышком
Встает?

Или:

Кто затоптал всю резеду?
Кто трогал лилии в саду?

Или:

Почему сегодня Петя
Просыпался десять раз?..

Смена вопросов и ответов, в порядке которой развертывается действие, способствует усилению выразительности стиха, его внутренней подвижности — всего того, что вызывает ощущение неожиданности, непредвиденности, той загадочности, которая повышает заинтересованность читателя, степень его активности.

Как видим, пробелы, умолчания, вопросы, восклицания, загадки, обращения к читателю в поэтике А. Барто не случайны. Они слагаются в цельную систему и являются одним из действенных средств вовлечения читателя в процесс сотворчества, соучастия в создании художественного образа, цельного представления.