Как видим, здесь есть свои границы отклонения от точной рифмы, свои «допуски», в пределах которых и происходит замена одних звуков другими; даже и в том случае, когда рифма неточна, она оказывается строгой и полнозвучной.
По мере удлинения рифменного окончания увеличивается в стихах А. Барто и степень «вольности» рифмы. Это и понятно: чем меньше слогов и звуков в рифменном окончании, тем резче ощущается их несовпадение. Вот почему мужские рифмы в стихах А. Барто почти неизменно точны — здесь слух строго регистрирует малейшее несовпадение в характере и чередовании звуков. В рифмах дактилических и гипердактилических открывается больший простор для всякого рода неожиданных сочетаний, не совсем точных, но воспринимающихся как богатые,— в результате совпадения обширных фонетических комплексов, как это мы видим в поэме «Петя рисует»:
В дактилических окончаниях А. Барто зачастую создает рифму новую, неожиданную, смелую, а потому и особенно впечатляющую:
Здесь отклонения воспринимаются на слух как несущественные, незначительные, ибо вся масса окончания — и фонетически более явственная «ударная» — совпадает, чем и определяется ощущение богатства и полнозвучность этих неточных рифм, их фонетическая близость. А такие рифмы в стихах А. Барто возникают систематически («кажется» — «саженцы», «улица» — «узится», «радуя» — «радио», «отчеству» — «летчицу» и т. п.), что и придает ее рифмам характер новизны, неожиданности, свежести. Вслед за Маяковским А. Барто вводит в свои стихи и рифмы разностопные, в области которых также открываются большие возможности для «усовершенствования и разноображивания» средств художественной выразительности. Здесь то и дело возникают рифменные окончания такого характера:
Порою неточные рифмы А. Барто «по-Маяковски» смелы, как это мы видим в цикле «Я живу в Москве»:
В середину рифменного окончания («фартуке») врывается не предусмотренный рифмой слог, как это мы зачастую видим и в стихах Маяковского («лента» — «Лермонтов», «меньше»— «мненьище» и т. п.). Поэтесса учла здесь, что после ударного слога («фар»), произнесенного с большой экспрессией, последующий частично «проглатывается», стушевывается, что и позволяет ввести его, не нарушая ощущения богатства и полноты рифменного созвучия. То же самое мы видим в стихотворении «Распутица»:
Рифма здесь («распустится» — «распутица») не совсем точна, но так глубока, так многозвучна, что воспринимается как фонетически насыщенная, необычайно богатая — в результате непременной «компенсации» любых ее «нарушений» (систематически возникающей в стихах А. Барто, что и определяет их особую и своеобразную поэтику). Вот почему та «свободная» и «раскованная» манера, в которой поэтесса обращается к своей юной аудитории, не приводит к «расшатанности» стиха, к ослаблению его внутренней дисциплинированности (как мы зачастую наблюдаем в современной поэзии). Нет, эта дисциплина, очень четкая и по-своему строгая, явственно сказывается в стихах А. Барто, определяет их особую слаженность, стремительность, «мускулистость» (если уместен здесь этот термин), их легкую, хочется сказать — «спортивную» походку (хотя мы и понимаем, какой постоянной и неустанной тренировки и какого высокого мастерства требует такая «легкость»).
Автор любит возместить неточность окончания рифмы ее глубиной, тем, что она охватывает и несколько предшествующих ей фонем: