Агония

— Да ну тебя, — усмехнулась сестра, хотя глаза у нее и правда повлажнели. Посмотрела на свою руку: пальцы подрагивают. Столько всего навалилось, а сколько еще навалится. — Так, мне с Реней надо срочно подружиться. Вот прям срочно. Прям сейчас.

— Не лезь к ней. И поздно уже.

— Ага, щас-с! Не лезь. К тому же, сомневаюсь, что она крепко спит после твоего набега. — Взяла сотовый и набрала сообщение: — Тьфу ты! Пишу «Реня»…

— Что ты там шкребешь?

— Извиняюсь за тебя. Мол, вся на нервах от твоей выходки, так неудобно и бла-бла-бла… О, ответила. Точно не спит. Я б не спала. «Все хорошо». И все-е-е? — протянула разочарованно.

Вадим довольно улыбнулся:

— Молодец, Реня, не выдает меня.

— Что ты там ей устроил? — Снова написала Чарушиной и, получив ответ, прочитала вслух: — «Света, не переживай, он вел себя более чем прилично. Спокойной ночи». И смайлик.

— Типа пошла на фиг, — хохотнул Вадька.

— Ага. Слушай, она меня реально послала, — засмеялась Светка. — Прилично себя вел, да?

— Да. Сказали ж тебе. Более чем. Зайкой был.

— Угу, зайкой. А то я не знаю, какой ты пьяный. Кстати, а чего это «не достоин»? Вон, лаванду вместо конопли выращиваешь…

Шамрай оборвал сестру, напомнив с усмешкой:

— А подруга-то моя едет.

Светка осеклась и охнула:

— Блин, я про нее и забыла. Обломись теперь. Лаванду вон свою окучивай. Коньяк допьем, и по койкам, Соня у меня будет ночевать. Иначе как я Рене в глаза буду смотреть.

Глава 10

Вадим

На следующий день я приезжаю к Чарушиной ровно в 16.00.

— Доставка цветов. — Держу в руках большой букет ромашек.

Специально выбрал мелкие, пушистые, а не крупные на длинных стеблях. Похожи они на мою Реню. Красивые, родные и понятные.

— Я не заказывала, — хмурится она, а мне смешно.

— Еще б ты заказывала, я пока еще в состоянии без напоминания цветы девушке подарить.

— Не стоило. А ничего, что я тебя целый день жду? Мог бы сразу сказать, что заедешь в четыре, — упрекает с небольшим недовольством.

— Ничего. Это ж хорошо, что ты меня целый день ждешь. Реня, я сегодня в стельку трезвый, убери скалку.

Регина смеется, вспыхивая улыбкой и румянцем. Становится невозможно красивая, сразу отнимая у меня все спокойствие. Его теперь как не бывало.

— Это мои извинения. Слова свои назад не возьму — всю правду тебе сказал. За поведение извиняюсь. Не хотел напугать. Прости. Я, конечно, смерть как хочу, ты про это все знаешь, но я не псих, бросаться не буду. Это все контролируется. — Хочу, чтобы поверила. Чтобы доверяла и не боялась моего возбуждения. — Вот. А то, когда ты строгая, мне страсть как охота что-нибудь натворить.

— А так не охота. Так ты послушный и покладистый.

— Покладистый. Куда хочешь, туда и укладывай.

Чарушина забирает у меня из рук цветы и вздыхает, кажется, высказав этим вздохом и то, что верит, и что извинения приняла.

— И это тоже мои извинения, — вытаскиваю из кармана куртки две шоколадки, из другого еще одну и вручаю ей.

— Зачем столько? — смущается она и берет шоколад.

— Понравиться тебе хочу.

— Вижу. Верю, — краснеет она, надеюсь, от приятных ко мне чувств. — Аж три притащил, чтобы не промахнуться: с ванилью, с мятой, с перцем.

— Так точно. Не знал, какие тебе больше по душе.

— С перцем — самые горячие извинения? Никогда такой не ела.

— Само собой. Самые горячие. Попробуй обязательно. Но его лучше есть, когда холодно. Очень согревает. Не знаю, есть ли у нас такой, я из Бельгии привожу.

— Телефон же… — бросается в комнату и, возвращаясь, отдает мне сотовый.

— Пока в пробке стоял, погадал на ромашках, — указываю взглядом на букет, который все еще у нее в руках.

— Что сказали? — с улыбкой опускает взгляд на цветы, будто их и спрашивая.

— Сказали: любовь между нами. А ромахи никогда не врут.

— Шамрай, ну что мне с тобой делать? — вспыхивает улыбкой, как загорается. В глазах ее синих тоже что-то вспыхивает. Что-то теплое.

— У меня куча вариантов, — чуть пригибаюсь к ней, таинственно понижая голос: — Есть приличные, есть не совсем приличные, а есть совсем неприличные. Но очень приятные.

— Давай начнем с самых приличных?

— Так и знал, — обреченно вздыхаю и киваю на дверь: — Пойдем. Ты обещала.

Она заправляет за ухо светлую прядку волос и смотрит на себя в зеркало.

На ней сейчас белая рубашка, заправленная в черные джинсы. Волосы заплетены, в ушах желтые серьги-кисточки.

— Я вроде обещала быть в платье.

— Обойдусь. Мне и так нравится. Как раз для самого приличного варианта.

— Только цветы в воду поставлю.

Не хочу даже на секунду выпускать ее из виду: прохожу чуть дальше в прихожую и опираюсь на стену. Наблюдаю за ней, за каждым ее движением.

— Мне никто не дарил таких красивых цветов! Вот ни разу! Ты слышишь? Если б ты знал, как я люблю ромашки! — громко и чуть насмешливо говорит она.

— Да?

— Да!

— Киса растаяла?

— Да! — Подворачивает джинсы, обнажая щиколотки, и обувает туфли-оксфорды.

— И все? Надо было ромашек купить? И всего-то? — картинно удивляюсь я, а Реня и дальше надо мной потешается.

— Да.

— Реня, не трепи мне нервы такими заявлениями, — выхожу из квартиру и жду, пока она закроет дверь.