Агония

— Погорячился я с этими свиданками. Одного хватит, остальные по скайпу. — Отпускаю ее, разворачиваю к себе спиной и обнимаю, прижавшись губами к виску.

— Быстро же ты передумал, — сдавленно смеется.

— Я ж не думал, что Киса у меня такая развязная. Когда мы познакомились, ты была скромнее. — Касаюсь губами чуть ниже уха. Потом снимаю сережку, потому что мешает целовать, и отправляю в карман куртки, к первой. Слегка прикусываю мочку уха.

— Ты тоже. Только сидел, молчал, смотрел на меня и вздыхал. Сережки снял, скоро все с меня снимешь. Надо уходить отсюда, — прошептала, улыбнувшись.

— Хочу снять, очень хочу. Только не здесь.

Небо поддерживает ее, сверкнув молнией и сбросив на нас первые крупные холодные капли. Воздух сразу влажнеет, густеет, но мы убегать не торопимся. Стоим, дышим, пропитываемся сыростью и грозой, пока разошедшийся дождь не сгоняет нас с высотки.

— Все, поехали греться.

— Куда?

— К Светке. А то она так хочет с тобой подружиться, а ты ее посылаешь.

— Конечно. Если я еще и со Светкой подружусь, я от тебя вовек не избавлюсь, — говорит Регина и поспешно добавляет: — Это я так раньше думала.

— Вовремя ты, Киса, исправилась.

Вовек тебе от меня не избавиться…

Когда потерял ее, чувствовал себя загнанным в клетку зверем. Без выхода, без спасения. Теперь всё будет не то и все — не те, потому что знаю: по-настоящему близкого человека найти очень трудно. Почти невозможно.

Я ж все про это знаю, про близость душевную. Есть у меня такой человек, сеструля моя. Ржут с нас всегда: «Шамрай пьет — Светку тошнит». Правда это, почти без преувеличения. Мы с детства привыкли вместе быть, рядом. С годами наша связь крепче стала, мы ее сами укрепили: вдвоем в этом злобном мире легче. Поэтому поддерживаем друг друга, стараемся от дерьма уберечь. Особенно сейчас, когда каждый стремится в душу плюнуть. Зато в лицо боится. Я вот в лицо с радостью, а в душу так и не научился.

Взять того же Владика. Сколько было возможностей его обличить и подставить. Только зачем? Обличить, вытащить наружу самое неприглядное и стать как все. А хочется быть выше этого, другим жить хочется. По-другому — перед самим собой чистым. Тогда можно не только горы сворачивать, но и глаза не прятать, когда тебе в лицо смотрят.

Ренька такая же: без мишуры. Живая. Настоящая в любом своем проявлении, в любой эмоции она без притворства. Как стеснялась поначалу, краснела, а меня потряхивало от ее смущения. Дрожь тогда пробирала. И до сих пор потряхивает. Обнимаю ее и чувствую: это именно то, чего мне не хватает. Каждый раз внутри волна тепла поднимается, которую запомнил с первого моего к ней прикосновения. Страшно от собственных чувств, но они сильнее. Сильнее даже этого страха. Сильнее всего остального.

Когда пропала она, мучился, словно у меня что-то отняли, забрали очень важное. Кусок меня отрубили. То, без чего жить не смогу. Переживал и бесился, потому что все от дурости. Потому что слушал, вместо того чтобы спрашивать. Исчезла Реня — и ничего не знаю о ней. Где искать, куда бросаться?

Искал бы все равно. Мотался бы в Тулу, ходил по тем местам, где ее встретил, где с ней были. Слава богу, не пришлось. Но от этого не легче. Каждая встреча — сквозное ранение. Кровоточишь безостановочно, подыхаешь от ревности, и все равно — лишь бы увидеть.

Не про меня история, сам себя не узнаю. Откуда столько терпения? Никогда не думал, что свою женщину смогу с другим видеть. Это ж ножом по горлу. По венам и по сердцу. Не прощу, не смогу, не выдержу. То ненавидел ее, жалел, что снова встретились, то от тоски умирал: коснуться бы ее хоть мимолетом. И так по кругу. С ума сходил от ревности и влюблялся в нее каждой клеточкой. Чувства сильнее. Сильнее ревности, гордости и собственного эго. Стало наплевать, как при этом выгляжу, кто и что обо мне подумает. И кем быть рядом с ней — тоже наплевать. Только быть рядом.

Хорошо, что Реня отступила, вовремя прекратив мою агонию. Потому что предел есть у каждого, и у меня он, кажется, уже наступил.

* * *

Что с Региной приедем, Светке даже не говорил. После ее вчерашнего ночного визита имею право. Любит она такие сюрпризы — пусть наслаждается.

Сестра открывает и оглядывает нас хмурым спросонья взглядом. Реня, расценив этот недружелюбный взгляд по-своему, берет меня за руку, ища поддержки.

— Спишь, что ли? Подъем! — бужу Светку ором, и она показательно вздрагивает, выходя из полусонного состояния.

— Ой, епт, не ори. Что еще в такую погоду делать?

— Гулять, дышать свежим воздухом.

— Бр-р-р, — ежится, плотнее кутаясь в кофту. Не любит она дождь и сырость, жару она любит и солнце.

— Я тебе подругу привез.

— Даже не буду делать вид, что удивлена, — наконец широко улыбается Света и смотрит на Реню уже доброжелательно. — Вас уже отлучили от церкви?

— Можно сказать, что да, — усмехается Чарушина. — День-два и предадут анафеме.

— У меня все подруги пьют. Так что, если ты не пьющая, мы никогда не подружимся. Какое вино будешь: красное, белое, зеленое?

— А что и зеленое есть?

— Нет, но, если надо, Вадька найдет.

— Красное, наверное. Посуше.