Агония

— Сколько часов прошло?

— Сутки.

— Значит, не обращались. Тебе бы уже позвонили.

— Я тоже так думаю, но мало ли, — подтвердил предположения Вадим. — Может, ждут, пока очнется.

— Пусть попробуют, — спокойно, но с тайным вызовом произнес Леднёв. — Сто двадцать шестая… сто пятая…

— Давай для тех, кто уголовный кодекс наизусть не знает.

— Похищение человека… покушение на убийство… причинение вреда здоровью, причем умышленное… Это я тебе навскидку набросал перспективы ответных действий. А если покопаться и закуситься, можно еще по паре-тройке эпизодов его протащить. Раздевание было?

— Было.

— Сто тридцать первая. Покушение на изнасилование. Не переживай, дружище, это же моя земля — разрулим. Если следователь будет толковый, укатаем клиента по полной, — заверил Леднёв, вкладывая в тихие слова железобетонное обещание.

— Комитетские тоже под тобой?

— А куда ж им деваться?

— Инциденты уже были, — добавил Шамрай. — Она даже пыталась заявление подать, но не подала.

— Что остановило?

— Испугалась. Он ее запугал, что никто не поверит, ничего не будет, сама согласилась и так далее, — бросил с раздражением.

— Надо было сразу мне позвонить.

— Я сам только сегодня об этом узнал. Меня в Москве не было.

— Понятно, — вздохнул Никита, шевельнув широкими плечами. — Надо же. Ничего ему не будет. Наивный.

— Есть еще один момент.

— Какой?

— Вероятность, что он невменяемый.

— Невменяемый тогда был или невменяемый по жизни? Алкоголь, наркотики, психотропные?

— По жизни. Я думал, он под кайфом, если честно. Но Регина говорит, там что-то посерьезнее. По-моему, у него шиза.

— Если его признают невменяемым, то любые его показания — чистый лист бумаги. Фантастика, понимаешь.

— Угу. Теперь главный вопрос: что за все это светит мне?

— Тебе? — улыбнулся Леднёв. Хотя это была даже не улыбка, а пробежавшая по губам едва заметная ирония. — А ты там точно был? Может, он сам себя? Психи, они, знаешь, какие чувствительные. У них на каждом шагу повод для расстройства. Не понравился себе с утра в зеркале — впал в отчаяние…

— Ага, — засмеялся Вадим, — я забрал Регину, а после этого он не только в отчаяние впал, но и в кому. Попутно.

Никита глянул на него со знающим снисхождением в глазах:

— Вадим, «после этого» еще не значит — «вследствие этого».

— Он мне дверь открыл.

— Ну и что. Почудилось ему что-то, вот и открыл. Неизвестным в масках. Ну и… — помедлил, обозначив паузу циничной улыбкой, — если надо… если хочешь… всегда можно сделать так, что тюрьма по сравнению с психушкой покажется ему раем. Поселим его в одну палату с самыми любвеобильными психами, и станет он любимой женой Наполеона.

— А если родители денег зашлют… — засомневался Вадим и снова поймал знакомый знающий взгляд.

Леднёв качнул головой:

— Поверь, все их действия по смягчению режима сведутся лишь к тому, что перед выполнением супружеского долга у этого чумахода будет долгая прелюдия.

— Твои бы слова… да богу в уши.

— Богу — пожалуйста. Главное, чтобы не на диктофон, — усмехнулся друг, и Шамрай поддержал его смехом.

— Можешь быть спокоен, я тебя точно не пишу.

— Я надеюсь. А то только к новому креслу привык, — поиронизировал Никита.

— Спасибо, Ник.

— Пока не за что. Как будет сигнал — звони, а сейчас можешь даже не дергаться.

— Извини, что так. Давно не виделись и… такой повод. Не хочу использовать связи отца, потому что они у него с этой семейкой — общие. Все сложно у нас, короче. Вопрос скользкий.

— Я тебя понял. А зачем же еще друзья нужны? Не только же, чтобы водку жрать.

— А то с тобой водки пожрешь, — усмехнулся Вадим. — Вот пил бы, виделись бы чаще. С меня причитается, если что.

— Себе оставь. На свадьбу меня не забудь пригласить.

— Обязательно. Сам-то когда надумаешь?

— Так не пью же. Пил бы — давно б женился.

— Ну да, столько девочек вокруг красивых, пока всех приласкаешь.

— Было б еще времени побольше… на взаимные ласки, — усмехнулся Леднёв.

Вадим рассмеялся:

— Стальные у тебя нервы, Никитка. С твоей работой и не пить.

— Люблю свою работу, — рассмеялся друг и открыл дверь, чтобы выйти из салона. — Звони. Не пропадай.

— Спасибо, Никита, — еще раз поблагодарил Вадим друга и, медленно отъехав от его дома, позвонил матери.

— Вадим, сынок, что происходит? — спросила она без всяких вступлений. Говорила приглушенно, со спокойствием, какое бывает от огромного удивления, то есть с полным неверием в происходящее. — Скажи, что это неправда. Ты не мог. Ты не мог, я же тебя знаю, ты же не зверь какой-то, — заговорила быстрее, с присущей и привычной живостью посыпав словами: — Да и когда б ты успел? Тебя и в Москве-то не было, только прилетел!

— Мама, это правда, — сказал сын, вклинивая признание в пылкую речь матери. Буквально протискивая свою реплику между ее слов.

В трубке повисла тишина. В этот момент Вадим мог прервать разговор, но почему-то не сделал этого. Ждал, что скажет мать.

— Ты должен приехать к нам. Сейчас же. Немедленно. Слышишь?

— Слышу. Как раз еду. При встрече и поговорим.

— Вадюша, ты понимаешь…

— Мама, при встрече поговорим. Я скоро буду.