Агония

— Сынок, подожди, — не давала мать закончить разговор. — Чтобы ты был в курсе. Мы же приехали в больницу. Пусть с Анной у нас сейчас нелады, но раз такая ситуация… когда с детьми что-то случается, это страшно. Отец посочувствовал, побеспокоился, предложил помощь, поддержку. И моральную, и материальную. Любую. Сказал, поможем всем, чем можем. А Рейман ему и выдал, мол, твоего сынка рук дело. Сказал бы сразу! Нет же, дождался, пока отец рассыплется в сочувствиях, и выдал! Представляешь?

— Представляю, — отрезал Вадим.

— Нет, не представляешь.

— Короче, здрасьтемама.

— Чего?

— Папа зол, говорю.

— О, нет. Папа не зол, папа вне себя. Я еле его успокоила. Запретила тебе звонить сгоряча. Не передать, чего мне это стоило.

— Сказала, что разведешься с ним? — пошутил сын.

— Примерно, — серьезно ответила мать. — Скажи, какого черта ты понесся в Тулу, а я не в курсе?

— Такого, что у Регины голова пробита.

— Что-о-о-о?!

— Ты меня прекрасно слышала. У Регины пробита голова, поэтому Рейман в реанимации.

— Я тебя поняла, сынок, — тихо сказала она, а потом громко и цветисто выругалась. Да так, что Вадим поперхнулся воздухом.

— Мама, ну что ты так ругаешься. Где твоя врожденная интеллигентность?

— Я ее, пожалуй, тоже в шкаф повешу, а то столько дерьма вокруг, боюсь, замарается!

Вадим рассмеялся, а Ангелина Дмитриевна снова живо заговорила:

— Вадик, надо позвонить этому, другу твоему… господи, на нервах память отшибло! Как его? Мальчику из следственного комитета. Он же, кажется, следователь? Вадик, надо же что-то делать!

— Леднёв?

— Да-да-да, — затараторила мать, — он самый, Никита.

— Этот мальчик уже прокурор.

— Да ты что! Какой молодец! — не забыла восхититься чужому успеху.

— Я уже поговорил с ним. Как раз от него еду.

— Ой, как хорошо, — прибодрилась Ангелина Дмитриевна.

— Отец ужинал?

— Нет, что ты! Не ест, не пьет — думу думает!

— Какую? Вычеркивать меня из завещания или нет?

— Не придумывай. Папа вычеркнет, мама впишет.

— Пусть отец поужинает, а то после моего визита у него аппетит надолго пропадет.

Глава 23

Мать поджидала Вадима, сидя на диване, и, когда он стремительно вошел в гостиную, она поняла, что сделала большую ошибку, сказав ему про настрой отца. Лицо сына было напряжено, от фигуры шла ощутимая злость, — дела плохи, мирного разговора не будет.

— У себя? — мимоходом бросил он, взлетел по лестнице на второй этаж и, войдя к отцу в кабинет, громко захлопнул за собой дверь.

Ангелина Дмитриевна растерянно побледнела и кинулась вслед за сыном.

— Неужели нельзя было по-человечески?! Неужели нужно было из-за бабы друг другу шеи сворачивать?! — уже громыхал отец, стуча ладонью по ни в чем неповинной столешнице.

— Оправдываться и извиняться я не буду ни перед тобой, ни перед той ненормальной семейкой! — не отставал от него сын. Слова, казалось, отскочили от его зубов.

— Костя, ты мне обещал, — коротко вмешалась мать, хотя обычно этого не делала.

Шамрай-старший усмирил себя, и было видно, какими неимоверными усилиями ему это далось. Несколько секунд его грудь тяжело вздымалась. Он снова уселся в кресло и сказал скрипучим от напряжения голосом:

— Хорошо. Оправдываться ты не изволишь. А объясняться? Может, объяснишь, что произошло? Или клещами из тебя вытягивать? Ты должен был быть здесь еще вчера.

— Ничего я тебе не должен, — грубовато ответил Вадим.

Без грубости уже не получалось — самообладания не хватало. Бесконечно устал за эти три недели командировки и смертельно устал за последние сутки. А еще он помнил лицо Регины, бескровные до белизны губы, равнодушную во взгляде пустоту и до сих пор слышал ее плач.

— Вадим, не молчи, как отпетый рецидивист, скажи папе то, что недавно сказал мне по телефону, — процедила Ангелина Дмитриевна, не зная, на кого теперь прикрикнуть: на сына или на мужа.

— Тебе и не представить, каким я себя чувствовал идиотом.

Вадим, услышав эти слова, помрачнел еще больше, но заговорил. Глухо, неохотно. Была б его воля, ни слова бы не сказал. Никому.

— А тебе и не представить, каким идиотом себя чувствовал сегодня я. Когда привез матери девочку с пробитой головой. Я же с ней встречаюсь. И у нас вроде бы все серьезно. Мы же вместе почти живем… — произносил с нажимом. — Я же должен приехать и сказать… Елена Ивановна, я вашу дочь люблю, буду беречь, со мной ей будет хорошо, со мной она в безопасности, правда же папа? А я что? Здрасьтемама. Пусть Регина побудет у вас, ей у вас будет лучше и спокойнее, потому что я охренеть как облажался… знал, какое он дерьмо, но не знал, что такое дерьмо!

Ангелина Дмитриевна прижала пальцы к губам и начала беззвучно плакать. Каждое слово, пронизанное огромной горечью, заставляло ее сердце сжиматься от боли и обиды за сына.

Вадим, глянув на мать, прочел у нее в глазах эту мысль, усмехнулся и снова посмотрел на отца:

— А теперь я ничего не могу сказать. Язык не поворачивается ничего такого обещать, потому что все… как-то ху*во вышло.

— Что он сделал с ней? — только и спросил Константин Львович, потому что вопрос «почему?» был уже бессмысленным.