Меланхолия
В последнее время часто провозглашают конец любви. Любовь якобы погибает от бесконечной свободы выбора, разнообразия вариантов, принуждения к оптимизации. В мире неограниченных возможностей любовь считают невозможной. Оплакивают и охладевшую страсть. В своей книге Почему любовь ранит?
[8] Ева Иллуз объясняет все это рационализацией любви и распространением технологии выбора. Эти социологические теории любви тем не менее не признают, что сегодня происходит нечто, угрожающее любви существенно больше, чем бесконечная свобода или неограниченные возможности. К кризису любви приводит не только слишком большое предложение других, но и эрозия Другого, которая протекает сейчас во всех областях жизни и сопровождается возрастающей нарциссификацией Себя. Исчезновение Другого – вот действительно драматический процесс, который, однако и к несчастью, развивается незаметно для многих.Эрос обращен к Другому
в особом смысле, который не встраивается в режим Я. Поэтому в аду Однообразия (Hölle des Gleichen), на который все больше походит современное общество, нет эротического опыта. Он предполагает асимметрию и экстериорность Другого. Неслучайно Сократа как возлюбленного называют atopos. Другой, которого я вожделею и который меня завораживает, неуместен (ortlos). Он изымает себя из языка Однообразия: «Своей атопичностью Другой приводит язык в дрожь: нельзя говорить о нем, про него, любой признак оказывается мучительно ложным, тягостно бестактным <…>»[9]. Сегодняшняя культура постоянного с-равнения (Ver-Gleichens) не допускает негативности atopos. Мы постоянно сравниваем все со всем, тем самым сводя все к Однообразию, потому что мы утратили именно этот опыт атопии Другого. Негативность атопического Другого изымает себя из потребления. Поэтому общество потребления стремится устранить атопическую инаковость в пользу потребляемых, гетеротопических различий. Различие – это позитивность, в отличие от инаковости. Сегодня повсюду исчезает негативность. Все выравнивается до объекта потребления.Сегодня мы живем в обществе, которое становится все более нарциссическим. Либидо инвестируется прежде всего в свою собственную субъективность. Нарциссизм – это не себялюбие (Eigenliebe). Субъект себялюбия ради себя самого совершает негативное отграничение от Другого. Нарциссический субъект, напротив, не может ясно установить свои границы. Так расплывается граница между ним и Другим. Мир является ему только в оттенках его самого. Он неспособен познать Другого в его инаковости и признать эту инаковость. Смыслы появляются только там, где он как-то опознает самого себя. Он всюду вязнет в собственной тени, покуда в ней не захлебывается.
Депрессия – это нарциссическое заболевание. К ней приводит перенапряженный, болезненно перегруженный эгоцентризм. Нарциссически-депрессивный субъект выматывает и изматывает самого себя. Он безмирен
и оставлен Другим. Эрос и депрессия противостоят друг другу. Эрос увлекает субъекта от самого себя к Другому. Депрессия, наоборот, опрокидывает его в него самого. Сегодня нарциссический субъект достижений (Leistungssubjekt) нацелен прежде всего на успех. Успехи позволяют Одному (des Einen) самоутверждаться за счет Другого. Тем самым лишенный своей инаковости Другой деградирует до зеркала, которое утверждает субъекта в его эго. Эта логика признания вовлекает нарциссического субъекта достижений еще глубже в его эго. Таким образом развивается депрессия успеха. Депрессивный субъект достижений утопает и захлебывается в себе самом. Эрос, напротив, делает возможным опыт Другого в его инаковости, которая выводит субъекта из его нарциссического ада. Он запускает добровольное самонепризнание, добровольное самоопустошение. Специфическое становление слабым охватывает субъекта любви, которое тем не менее сопровождается одновременным чувством силы. Это чувство, разумеется, является не собственным достижением Одного, но даром Другого.