По всей видимости, источник этой сцены – местные охотничьи сказания, чрезвычайно популярные в грузинском фольклоре. В них повествуется об охотнике, которого женское божество Дали, повелительница охоты, обернувшись редкостным и многоценным зверем, заманивает на отвесную скалу, откуда тот уже не может спуститься. Одна из причин этого коварства – ревность богини к земной женщине, обычно невестке героя, которую зовут
Как видим, в романе дается нечто вроде обращенной ситуации: именно Тамара в качестве женского божества навещает героя – а тот выступает, в конечном счете, как посланец собственной жены, «волею» которой он якобы и попал на скалу. Правда, если в грузинском охотничьем эпосе охотника снять так и не удается – хотя «Внизу бурки ему стелят / Сверху веревки спускают / Снизу лестницы подставляют»[479]
, – то рехнувшемуся охотнику за стульями все же повезло больше: «Через десять дней из Владикавказа прибыла пожарная машина с надлежащим обозом и принадлежностями и сняла отца Федора».Эту уничижительную фразу произносит не какой-нибудь враг Ильича, а молодая и совершенно аполитичная героиня повести «Серный ключ» (1839). Ее автор – Надежда Дурова, знаменитая «девица-кавалерист», а также небезызвестная писательница. Ленин у Дуровой – мечтательный и влюбчивый уланский ротмистр. В советское время повесть переиздавалась, но вместо Ленина в тексте значился какой-то таинственный «Л…».
Фамилия Ленин, производная то ли от названия реки, то ли от женского имени (как Онегин или Ольгин), была расхожей принадлежностью сентиментально-романтических сочинений. Сам Ильич был человеком несколько захолустных вкусов, которым чудесно соответствовал выбор псевдонима[480]
.В фельетоне Ильфа и Петрова «Синий дьявол» (1929) появился персонаж с экзотической фамилией – господин Эдуард Павиайнен, председатель совета министров нового и несуразного государства Клятвия, которое под его руководством погрязло в долгах[481]
. Сменив имя с Эдуарда на Карла, он промелькнул и в «Золотом теленке»: на излете НЭПа, в 1930-м, приехавший из Ленинграда купец Карл Павиайнен надумал было продавать в Черноморске крахмальные воротнички, но, естественно, тоже разорился.Фамилию эту авторы нашли в воспоминаниях финского машиниста Ялава о том, как после провалившегося большевистского путча в июле 1917 года Ленин, спасаясь от Временного правительства, уехал в Финляндию, где и загримировался на даче у «тов. Парвиайнен»[482]
.В 1920-х годах в самых разных кругах советской, или, точнее, антисоветской России (например, среди бывших анархистов) интенсифицировались подпольные оккультистские настроения[483]
. Отчасти они стимулировались каббалой, воспринятой в теософски-популяризаторской версии А. Папюса. Еврейской мистике, как, впрочем, и всей вообще иудаистской экзегетике, свойственны бесчисленные анаграммы, метатезы, аббревиатуры и т. п. игровые ходы[484].Безотносительно к вопросу о возможных воздействиях такого рода нужно подчеркнуть, что к этим приемам был расположен и Даниил Хармс. Мы знаем, к примеру, насколько он любил перевертыши: ср. хотя бы его игры с цифрами 6 и 9, которые он использовал даже в попытках уклониться от службы в Красной армии. Мистическую ориентацию и тягу к магии писатель совмещал с неизбывной ненавистью к советской власти. И его антибольшевистские воззрения, и оккультистские мотивы в целом подробно изучены (прежде всего в книге В. Шубинского), но к ним не мешает добавить неучтенный пока момент, также сопряженный с политической позицией писателя.