Агония и возрождение романтизма

Нет большой заслуги в том, что я в книге De L’ Allemagne задолго предсказал чудовищные явления, наступившие лишь позднее. Мне нетрудно было пророчествовать о том, какие песни будут со временем насвистывать и чирикать в Германии, ибо на моих глазах вылуплялись птицы, впоследствии затянувшие эти новые напевы. Я видел, как Гегель со своим почти до смешного серьезным лицом сидел наседкой на этих роковых яйцах, и я слышал его кудахтанье (перевод П. Бернштейн и А. Горнфельда)[497].

Процитированный текст безусловно, следует включить в число главных источников «Роковых яиц» (октябрь 1924) – вместе с общеизвестными реминисценциями из Герберта Уэллса. В булгаковской аллегории роль гейневского «профессора Гегеля» совместно выполняют недальновидный и аполитичный профессор Персиков, открывший чудодейственный «красный луч», и утилизовавший это изобретение энтузиаст, коммунистический администратор Рокк, который заверяет своих помощников: «– Эх, выведу я цыпляток республике!»; «Выведу таких, что вы ахнете».

Яйца, как для научных опытов, так и для птицеводства, прибыли в Россию именно из Германии, и их немецкое происхождение маркирует предостерегающая надпись: «Vorsicht: Eier!! / Осторожно: яйца!!» Но осторожности не хватило. Напомним, что немецкий груз власти по безалаберности перепутали, заменив птичьи яйца змеиными, которые и попали в «советское хозяйство», расположенное у деревни с апокалиптическим названием Концовка. Наседку для роковых «ярко-красных яиц» как бы заменяет теперь сам заведующий совхозом Рокк, любовно оберегающий кладку, а гейневские «новые напевы» – флейта, на которой он с воодушевлением играет, пока вместо ожидаемых птенцов не вылупятся свирепые чудовища, – мотив, кружным путем возвращающий нашу тему к Сталину.

«Государство» Платона в поэзии советского авангарда Две заметки

В обзорной статье о судьбах платоновского наследия в Советском Союзе Ф. Незеркотт справедливо пишет, что в годы военного коммунизма ссылки на «Государство» Платона призваны были «подчеркнуть актуальность первого „коммунистического“ проекта для большевистских воззрений на построение нового общества». Однако к середине 1920-х годов применительно к философу в подобных сопоставлениях уже нагнетается марксистско-критическая нота, а к началу следующего десятилетия, под давлением сопутствующих политических обстоятельств, знаменитая утопия подвергнется агрессивному осуждению[498].

Так или иначе, живой интерес к «Государству» в советской культуре, включая ее авангардистскую стадию, продолжал ощущаться на протяжении всех 1920-х годов. Связан он был как с социальной доминантой утопии, так и с нелицеприятными суждениями Сократа о судьбах искусства в его идеальном полисе.

Н. Заболоцкого, увлекавшегося философией на доступных ему в СССР материалах, волновала, как мы убедимся, метафизическая проблематика диалога, воплощенная в прославленных аллегориях «пещеры». Других поэтов куда больше заботила их собственная участь при том безнадежно совершенном строе, который им сулили коммунисты. Этим двум принципиально различным аспектам платоновской утопии и посвящены две прилагаемые заметки.

О месте поэта в рабочем строю

Во вступлении к поэме «Владимир Ильич Ленин» Маяковский говорит:

Люди – лодки / Хотя и на суше / проживешь свое / пока, много всяких / грязных ракушек / налипает / нам / на бока. / А потом, / пробивши / бурю разозленную, / сядешь, / чтобы солнца близ, / и счищаешь / водорослей / бороду зеленую / и медуз малиновую слизь. / Я / себя / под Лениным чищу, / чтобы плыть / в революцию дальше…