Агония

– Железки, похоже, для зубодера, – Сынок спрыгнул с верстака. – Я в прошлом году зубом маялся, заскочил к одному, так у него таких крючков и пилочек полный тазик. И чего делать, мучиться, когда купить можно?

Хан пожал плечами, пошел вместе с Сынком к лестнице, разглядывая на ходу длинный тонкий стержень с замысловатым крючком на конце.

– Ты молчишь, молчишь, устал я тебя развлекать, – сказал Сынок. – Может, в картишки перекинемся?

Хан усмехнулся, хлопнул Сынка по плечу, хотел ответить, как из конца коридора донесся женский голос:

– Коля? Сынок, топай сюда, разговор есть.

– Ну, извини, – Сынок развел руками и зашагал по коридору, весело насвистывая.

Только Хан вошел в номер, как дверь за спиной скрипнула, Шульц кивнул, улыбнулся натянуто, указал на кресло. Хан сел, не выказывая ни любопытства, ни беспокойства, смотрел на незваного гостя равнодушно.

– Разрешите? – Шульц взял у Хана стержень, осмотрел, попробовал на упругость. – Вам еще долго работать?

Хан забрал у Шульца стержень, ударил несильно по столу, крючок на конце отскочил.

– Вы кто будете? – Хан швырнул железку под диван. – Как говорит мой друг, я вашего имени не называл.

– Последние годы меня зовут Шульц, – Шульц взял со стола отломившийся крючок, сделал вид, что рассматривает, а сам наблюдал за Ханом, перехватив его удивленный взгляд. – Мне поручено поговорить с вами от имени хозяина заведения…

– Кто за работу платит? – спросил Хан.

Шульц достал бумажник, отсчитал десять червонцев, подвинул к краю стола.

– Завтра можно сделать, если металл нужный доставите, – Хан спрятал деньги. – Нужно железо мягкое, а не перекаленное, хрупкое.

– Допустим, – Шульц кивнул. – Я распоряжусь. Меня другое беспокоит, молодой человек. Вас проверили, вы сомнения не вызываете. Как же получилось, Хан, что вы сюда сотрудника милиции привели?

– Что? Кто тут мент? Сынок, что ли? – Хан смотрел возмущенно. – Не может того быть!

– Почему? – спокойно спросил Шульц и тонко улыбнулся. – Ведь вы, простите, с ним в тюрьме познакомились? Вы по воле сего молодого человека не знали?

– Не знал, – согласился Хан. – Однако слыхал. Сынок – парень известный. К нему и в камере уважение выказывали…

– А Сынков много, – возразил Шульц. – Лично я трех знавал в разное время, о двоих слышал, так что кличка эта так – звук один. Вы, Хан, в святая святых милиционера привели, я не понимаю вас. Никто из людей вас не поймет, Хан. Вас одного собирались в суд вести?

– Одного, – Хан опустил голову. – Сынка, верно, в последний момент пристегнули.

– Вы говорили ему, что бежать думаете?

– Нет, он сам шепнул.

– Странно, Хан, получается. Вы решили бежать, имеете поручение к самому Корнею, вам пристегивают человека, он и побег предлагает. Корней слову верен, открывает двери, а вы приводите в дом…

– Сынок предлагал конвойного убить! – вскинулся Хан, вспомнил, как дело было, и заскучал. – Он в карты, знаете, как играет? Исполнитель… высшей марки, – пробормотал Хан не совсем уверенно и затих.

– Я к вам с серьезным предложением, вы извините… – Шульц развел руками. – Ведь это он мою супругу выпроводил, а если Анна по глупости в милицию позвонила? И нас, будто зверей, обложили уже? – На бледном лице Шульца выступили красные пятна. – Вы гостиницу содержите? Вы людям приют давали? Кто разрешил вам приводить в чужой дом непроверенного человека?

– Уйдем по-тихому, – пробормотал Хан. – Неужто у вас запасного выхода нет?

– Куда уйдем? – Шульц махнул рукой вяло. – Мне бежать без надобности, по своим документам живу, и власти ко мне претензий не имеют.

– А как с этим? – Хан кивнул на дверь.

– Ваша забота, Хан. Умели нагадить, умейте и подчищать за собой…

– Я на мокрое не пойду, – глухо сказал Хан.

– Ради бога, вам и не советуют, милиция своих людей не прощает. Инструмент вы завтра сделаете и уходите, потайной выход действительно имеется.

– Ну спасибо! – Хан лицом просветлел, поднялся, положил на стол деньги. – Век не забуду!

– Свои люди. Корней просил передать: через два дня люди на сходку соберутся, вам перед ними ответ держать.

– Какой ответ? – Хан попятился.

– А вы как думали? Корней заведение закрыть обязан. Вы же спалили гостиницу. Люди на нее деньги давали, им доложат, так, мол, и так.

– Смерть верная, – Хан опустил голову, скрипнула дверь и закрылась.

Он остался в номере один.

В это же время в дальнем номере, где дверь обита железом и накладные засовы, Даша и швейцар Петр беседовали с Сынком. Петр, посмеиваясь, пил чай, хитро поблескивал глазками, очень он любил изображать человека веселого и не шибко культурного.

– Я тебя уважаю, Корней, – сказал быстро Сынок. – Но ты тоже говори, да не заговаривайся. Я за Ханом увязался, это факт, признаю. Но притопал я к вам, нет ли, вам что, холодно? Степа Хан сам к вам шел, он слова к Лехе-маленькому имел. Дарья, скажи.