Авто, которое должно было его ждать здесь, отсутствовало, и Хан, прекрасно понимая, что, прогуливаясь здесь после начала последнего сеанса, выглядит как последний фраер, неслышно выругался. Не успел он закончить витиеватое выражение, как за углом хрипловато стукнул мотор и из переулка, отдуваясь, выкатился некогда лакированный «стейер». Хан вспрыгнул на ходу.
– Ты к шлюшке на свиданку можешь припоздниться, – захлопывая за собой дверцу, рыкнул Хан. – Костогрыз.
Шофер лишь пожал плечами и покатил переулками к Поварской. Не мог он ответить, что опоздал, так как выполнял приказ Корнея и следил за Ханом от самого ресторана, видел, как был «снят» часовой, засек время, слышал в помещении крик и наконец был свидетелем последних действий героя. Машину держать в переулке было нельзя, мало их сейчас по городу катается. Пока он добежал до своей колымаги, завел, подкатил к «Арсу», еще и дух не перевел.
Шофер все это не сказал, знал, кто сидит сзади, лучше дюжину оскорблений проглотить, чем один раз этого парня разгневать. «Хан идет по человеческой крови, как по суху, – думал шофер, старинный приятель Корнея, выполнявший его поручения раз в год, а то и реже. – Если ты деньги взял, то жить тебе осталось самую малость».
И человек, даже не слышавший никогда слово «жалость», достал из кармана тужурки фляжку, молча протянул назад. Хан взял ее, в машине остро, перебивая бензин, запахло спиртом, кашлянул глухо и сказал:
– Передай, что зашли в свою, однако у меня с ним разговор будет, он поймет, придержи…
Шофер начал притормаживать, Хан ловко выпрыгнул на ходу, скрылся в ближайшем дворе и сквозняком вышел на Гоголевский бульвар.
Шофер развернулся и погнал машину к Павелецкому, где через час должен принять самого Корнея.
Глава четырнадцатая
Стая
Костя небрежно откинулся на спинку стула и, заложив ногу на ногу, оглядел присутствующих равнодушно. Он понимал, показной беспечностью здесь не удивишь, с толку Корнея не собьешь; пытаясь удержать готовых к броску людей, сказал:
– Никакой облавы нет, я пришел один и без оружия. Чего испугались?
– Врешь, – убежденно сказал Корней, и многие, соглашаясь, кивнули.
– Я перехватил Паненку у Пассажа, – Костя еле выговорил Дашину кличку, но сказать надо было ясно и коротко. – Я предложил ей на выбор: либо облава, либо она проводит меня одного. Даша, я знал время и место сходки?
– Знал! – звонко ответила девушка. Жизнь Кости Воронцова висела даже не на волоске, а парила в воздухе, видимо, презирая физические законы.
– Многим из вас Даша спасла жизнь, другим – свободу, – быстро подхватил Костя, – прорваться было бы не просто, – продолжал он, зная, что облава и близко бы не подошла, выставленное уголовниками охранение предупредило бы вовремя и собравшиеся ушли бы проходными дворами и квартирами, как вода уходит в песок. – Канализационные люки мы закрыли еще вчера…
– Значит, закрыли? – повысил голос Корней. – Это для того, чтобы ты, сучья душа, мог прийти и поговорить с нами? Просто так, о жизни? Люки закрыли, а облавы нет? По его следу идут, и он тянет время. Он ждет и тянет время! Ты, девка, навела, – он направил пистолет на Дашу.
Но стрелять Корней не хотел, не мог он стрелять ни в Дашу, ни тем более в Воронцова. При всех взять на себя убийство, конечно, авторитетно, однако стопроцентная вышка. Надо, чтобы их убили другие, сейчас же, сию минуту. Даше он уже не верил, а кровь этих двоих спаяла бы воровской сход крепко-накрепко, до гробовой доски. И не сбудется пророчество отца Митрия, не рассыплется деловой мир, не отделить товарищам злаки от плевел. Напуганные содеянным, все окажутся в руках Корнея, и посочится к нему доля с дел и делишек, и имя его вновь зазвучит, авторитет станет крепче гранита.
– Кирилл Петрович, – обратился Костя к очухавшемуся Сипатому, – Яков Шуршиков по кличке Корень с семнадцатого года дел воровских за собой не имеет и снова чужими руками хочет кровь пустить и кровью той свой дутый авторитет среди вас подкармливать.
Не столько смысл сказанного повесил тишину, сколько названные Костей имена и фамилии, которых не знали либо давно забыли…
– А нам приемы Корнея давно известны, начальник, – ответил Сипатый, стрельнув взглядом на Одессита и Ленечку.