временщиков. Как только солнце наполняло их свечением до краев, они, на
манер чистейших бриллиантов, взрывались фейерверком искр, и, наконец-то
освобожденные от уз материи, взмывали вверх, возвращаясь к своему
небесному источнику.
На эту просторную верхнюю палубу пассажиры хода не имели, поэтому
корабельный шум и общая суета обходили нас стороной. Мы были далеки от
шума моторов, гула пассажиров, воплей играющих детей, плача младенцев.
В рубке всегда было тихо и благостно, как под церковными сводами. Иногда
нас навещали два других штурмана: один официальный, а второй его друг,
тоже штурман, но неофициальный, с другого корабля; по дружбе первый,
официальный, переплавлял второго из Пукальпы в Икитос. Иногда
неофициальный штурман тоже приходил порулить: может быть, скучно ему
было, или же капитан предложил внести посильную лепту.
Мерно покачиваясь в гамаке, я смотрела на воду, которая блестела по обеим
бортам корабля — далеко внизу, а Анхель в это время правил теплоходом,
ведя его вперед и вперед. Он и я в основном молчали, и это молчание было
умиротворенным и уютным, а наступившая тишина - совершенной.
В нашем молчании были белые клубы облаков, опрокинувшиеся в реку; и
небо, упавшее в проем облаков; и остановившееся время. Разрезая небо и
воду, подминая их под себя, теплоход неспешно продвигался вперед. Мимо
нас проплывали берега, минута за минутой, час за часом, день за днем. И
когда нас уже тут не будет – они так же будут плыть век за веком. Пейзаж
казался однообразным и успокаивающим в своей монотонности; он
погружал нас в призрачный мир забытья.
Иногда мимо нас проплывали необычной формы деревья, воздевшие свои
ветви к небу, в попытке притянуть его к себе и слиться с ним в объятии - и
тогда, придерживая штурвал одной рукой, Анхель поворачивался ко мне,
чтобы обратить на них мое внимание. Иногда из воды выпрыгивала стайка
цветных рыб — и тогда он негромко говорил: mira! Mira! Смотри! – и
указывал в их сторону рукой. Иногда рядом с нами дугой взлетали в воздух
улыбающиеся розовые дельфины – и он тоже хотел, чтобы я на них
непременно посмотрела.
Какой-то непонятной силой меня занесло в сказочный мир — мир, который
существовал задолго до того, как мы успели разобраться в происходящем и
узнать, что на свете есть не только добро, но и зло. Я попала в мир, где еще
не было оскалившихся и сверкающих клыками хищников и где — чтобы
выжить — не обязательно быть ни ядовитым, ни сильнейшим. В мир, где
просто можно было быть. Я там и была. В утраченной сказке, которая вдруг
обернулась явью.
Совершенно объективно могу сказать, что самому в этом мир просто так не
попасть, и что это все были проделки аяуаски. И чтобы не быть
голословной, хочу в подтверждение добавить, что когда, возвращаясь из
Икитоса, плыла в Юримагвас на теплоходе «Эдуардо II», то там как раз все
было, как и положено по традиционному сценарию: и корабль
неухоженный, и шумно на нем, и душно, и еда - невозможная, и соседка —
назойливая, и сигаретный дым — коромыслом.
Но вот показался порт Икитоса, и судно стало приближаться к причалу.
Справа и слева от нас уже были пришвартованы два других «Эдуарда» - наш
«Эдуард», который Анхель заводил к пристани, должен был решительно
раздвинуть их носом в стороны и освободить себе место для швартовки.
Матросы просунули доски между нашим «Эдуардом VII» и теми двумя, что
были у нас по бокам, и когда наш корабль столкнулся с ними бортами, он
вздрогнул, толстые доски громко и резко хрустнули, разломившись, как
хрупкие спички — но место для швартовки нам было обеспечено. Вскоре
теплоход мягко ткнулся носом в глинистую землю причала, моторы
остановились и заглохли.
Я вернулась в каюту и стала складывать последние вещи в рюкзак. Не успел
воздух вокруг корабля вобрать в себя тишину от умолкших моторов, как
Анхель уже спустился из рубки ко мне в каюту — попрощаться.
Объятья и поцелуи при встрече и прощании в Латинской Америке –
традиция общеизвестная, общедоступная и общепринятая. Или что еще тут
делают, я заметила: например, обнявшись, встречающиеся или
прощающиеся друг друга начинают секунд тридцать методично
похлопывать по спине. Но сейчас все было не так. Анхель осторожно,
словно не был уверен, не исчезну ли и я, как исчезает туман над утренней
Амазонкой, слегка коснулся губами моей щеки. Все. Рейс закончился. Я
прибыла в Икитос.
Спуститься с зыбкого палубы на твердую почву было трудно. На три дня я
попала в изначальный мир, которого не касались ни человеческие руки, ни
человеческий ум. Я не могла быть более благодарна двум мужчинам,
которых здесь встретила. Один принес дыхание жизни в этот первобытный
рай, другой не запрещал ему это делать. Зеленые деревья, скользящие
молчаливыми призраками вдоль пустынных берегов Амазонки; оранжевое
закатное небо; белые звезды, прокалывающие темную реку серебряными
гвоздиками — а потом тишина. А вслед за ней — раскаты грома и розово-
фиолетовые молнии, похожие на изогнутые корни деревьев, которые растут
из земли прямо в небо. Все это вместилось в те короткие три дня.
Капитан в это время уже находился на берегу и активно отдавал своей
Повести, рассказы, документальные материалы, посвященные морю и морякам.
Александр Семенович Иванченко , Александр Семёнович Иванченко , Гавриил Антонович Старостин , Георгий Григорьевич Салуквадзе , Евгений Ильич Ильин , Павел Веселов
Приключения / Путешествия и география / Стихи и поэзия / Поэзия / Морские приключения