АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ

- Когда я перестаю петь, на меня тоже дрожь накатывает, потом начинаю

петь снова, сосредотачиваюсь, и она отступает.

- А как же сосредотачиваться, если и не поешь, и тело уже неподвластно?

Вилсон вместо ответа стал молча разглядывать меня, но потом все-таки,

видно, решил поделиться соображением насчет себя:

- У меня очень сильная энергия... вот у тебя и начались внутренние

землетрясения. да.. а все потому, что ты так близко ко мне сидела! На

расстоянии полутора метров друг от друга надо сидеть, не меньше, -

укоризненно заметил он.

- А сказать??? – внутри себя завопила я. - Нет, ну что – разве сказать было

нельзя? Сразу, как церемония началась? Что следовало отодвинуться? А

сейчас что об этом сообщать? Дорога ложка к обеду, знаете ли.

Он, видимо, прочувствовал внутренние всплески моего внутреннего

монолога потому что дальше примирительно добавил:

- Люди, как правило, не являются сенситивными, а ты вот оказалась

сенситивом. Ну кто бы такое заранее знал... что такое обостренное

восприятие у тебя... потому моя энергия на тебя таким образом и

подействовала.

К этому времени сил на комментарии, пусть даже внутренние, у меня уже не

осталось.

Лицом к лицу – лица не увидать: что происходило в ту ночь на самом деле, догадка забрезжила только год спустя.

Вот она, эта догадка, слушайте.

Все поступки, внешние обстоятельства, мысли, эмоции и даже намерения

оставляют в нас отпечатки-самскары. Много всего набирается за одну

жизнь, а если предположить, что мы проживаем не одну, а много жизней?

Положите, например, золотой сосуд в заводь реки; что останется от его

блеска через год? Понятно, что. Может быть, и наш золотой блеск тоже

скрывается со временем под напластованием всяких самскар. Сосуд можно,

конечно, очистить от налипшей грязи, потереть его руками, поставить его

под звонкий поток чистой льющейся воды. А как быть с нами, с людьми?

Тут я как раз и предположила, что аяуасковый напиток вкупе с песней-икаро

и был таким потоком чистейшей воды, возвращающим золотому кувшину

его изначальный блеск и славу. От него, в смысле, от напитка, начиналась

перенастройка всего тела - или, точнее, не тела, а тел: физического и тонкого

- на другую частоту. Но дорога домой, к источнику и к изначальному узору,

была неблизкой, а кроме того, отнюдь не напоминала необременительную

прогулку на пленэре. Если оставаться в рамках анакондовского мифа, то

можно сказать, что в ходе церемонии тонкое тело, а за ним уже и физическое

тело синхронизировались с изначальным ритмом, заложенным змеей-

творцом в основу всего нашего существования, и что песня-икаро вплетала

меня в созданный ей космический узор.

Этот процесс сам по себе был непростым, а тут на него повлияли еще и

дополнительные факторы: и концентрированный напиток, и его чрезмерная

доза, и сильное поле Вилсона. Наверное, всего этого можно было избежать,

обрати я вовремя внимание и на его муравейник, и на мою осу, и на другие

вещи - вроде бы и незначительные, хотя именно из них и складывается

синхронистическое описание нашей реальности.

А если бы даже вовремя и обратила бы внимание на явившиеся

синхронистичности, то кто знает, какие другие варианты реальности

всплыли бы тогда на ее поверхность... поэтому произошло то, что и

произошло.

Шел шестой час церемонии. Уже и Вилсон, несмотря на принятую аяуаску,

утомился петь, уже и двое остальных участников пробега спали завидно

здоровым и крепким сном, а во мне по-прежнему бурлила аяуаска и

продолжались вызванные ей землетрясения... мелкую дрожь сменила дрожь

крупная, но желанные улучшения не наступали никак.

К этому времени нас охватила первозданная тишина ночи. За стенами дома в

нее иногда врывались крики обезьян, а внутри дома в нее время от времени

вплеталась очередная склока летучих мышей. Пот перестал лить с меня

ручьями, и я стала мерзнуть: ну кто бы мог подумал, что летом в

тропических джунглях будет так холодно?

Надо бы переодеться в сухую одежду, - подумала я, но путь до рюкзака с

запасной одеждой казался таким же бесконечным, как до другой галактики...

матрас у противоположной стены, на который можно было прилечь, был так

же недостижим, как Ойкумена. Пару раз я посветила фонариком, чтобы

прикинуть расстояние, но от света фонарика становилось еще хуже, и я его

немедленно выключала. Жалко, конечно, потому что боковым зрением я

успевала заметить, как луч света разделялся на изумительно красивые, ярко

светящиеся и вращающиеся шары. Хоть их и порождал свет фонарика, но

они тут же обретали независимое от фонарика существование и начинали

стремительно перемещаться по комнате, вызывая в памяти анимационную

версию броуновского движения.

Вот я и сидела в темноте да в экзистенциальном одиночестве. А через какое-

то время уже и переодеваться не надо было: брюки и футболка чудным

образом высохли росто сами по себе, но запах аяуаски в ту ночь въелся в

них прочно и надолго – они потом прошли через много стирок, но но этот

запах так и не выветрился и не выстирался. Вообще-то я против него совсем

не возражала, потому что, в отличие от всяких там синтезированных

ароматов духов и дезодорантов, он был простым, искренним и природно-