АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ

вообще проникла во все тело и пронизала каждую его клеточку, каждую по

отдельности. Никогда до этого не знала, что их так много. Тело

запротестовало, и стало мне неподвластным. Я могла только наблюдать со

стороны, как его принялось трясти, но не такой мелкой дрожью, как при

ознобе, а какой-то неописуемой, самой мельчайшей дрожью, которую можно

только себе вообразить.

Как бесправный вассал, тело попало в полную и безраздельную зависимость

от веера, от его ритма. Вскоре с этим неистовым ритмом

синхронизировалось и сердце, словно было привязано к нему короткой и

невидимой бечевкой. 120, 130, 140 ударов в минуту, точнее сказать не

берусь: ориентироваться во времени стало сложно, как, впрочем и в

пространстве тоже. Они смешались в единую массу – густую, темную и

аморфную - а все тело при этом гудело, как высоковольтный столб, и

временами ухало в гулкую невесомость.

Сколько времени все это длилось – тоже сказать не возьмусь, потому что

временные границы оказались снесены мощным потоком лавы; да и сам

высоковольтный столб, казалось, что вот-вот – и сольется с бесконечностью.

Стараясь не двигать ни телом, ни пальцем, ни даже носом, я окаменела на

моей импровизированной лавке в самой удобной для меня позе, в

Падмасане, позе полного лотоса. Она предохраняет, конечно, от болей в

крестцово-позвоночном отделе, но что касается ног – я думала, их не

расплету уже никогда.

Именно в такие моменты предельного внутреннего напряжения часто

бывает, что наступает озарение. Какие части мироздания этот всполох

осветил для меня в этот раз? Только один сегмент, зато основательно. В

свете увиденного, а главное, прочувствованного, я тогда однозначно поняла,

что весь громадный и безбрежный мир – не больше и не меньше, и ничто

иное, чем я сама. И кто бы что ни говорил - за пределами меня самой нет в

нем никого и ничего, даже если его и населяет семь миллиардов людей. Или

сейчас уже больше? Но это неважно. Сколько бы людей ни было на планете,

в двух самых критических порталах индивидуального существования – то

есть на входе и на выходе, при рождении и во время смерти -- каждый

человек оказывается в экзистенциальном одиночестве, полном,

окончательном и обжалованию не подлежащем. обжаловать? Кому?

Жаловаться? На что? Сам же и возвел стены своей темницы - кто тебе был

виноват.

Но оказываемся мы в одиночестве не только в самих порталах. Даже

приближаясь к ним, мы автоматически попадаем в зону отчуждения. Тут как

раз и потребуется вся доступная сила - как тела, так и духа, чтобы попасть

на твердую землю и чтобы удержаться на ней. Вот для таких форс-

мажорных и пограничных ситуаций нужно не полениться накопить ресурсы,

и речь идет, конечно, не о ресурсах внешних. Внешние ресурсы хоть хороши

и обширны, но второстепенны, кроме того, и не всегда успеешь к ним

дотянуться. Я тогда очень этой истиной прониклась.

Вообще, кто принимал аяуаску, тот знает, что мир, куда она заводит,

совершенно непризрачный и отнюдь нефантазийный, а наоборот, очень даже

конкретный. Видения могут быть настолько реальными, что люди начинают

от них защищаться и могут попутно нанести себе серьезные физические

увечья. Это, кстати, одна из причин, почему безопаснее принимать аяуаску с

шаманом. Предполагается, что икарос, которые он поет, будут нашими

проводниками в мире аяуаски, что они не дадут заблудиться и сгинуть от

нападений обитателей того мира и что, держась за мелодию песни, всегда

можно найти дорогу обратно в привычный для нас мир имен и форм.

Однако, тут, похоже, тоже существовали варианты. Икарос, которые

безостановочно пел Вилсон, как мне тогда казалось, не были никакой не

путеводной нитью, а наоборот, ощущались как непосильное бремя, тяжкое и

давящее и от которого мне было никак не избавиться - никакими силами, и

от них становилось только хуже. Если честно, мне хотелось только одного:

чтобы он замолчал. Умолк. Растворился в своей песне. Исчез. Мне казалось,

что если наступит блаженная тишина, то именно она принесет желанное

освобождение от огнедышащих вулканов, пробудившихся в моем теле. Но

избавиться от этого непосильного бремени икарос я уже не могла, потому

что к этому времени они зазвучали внутри меня, войдя в резонанс с каждой

клеточкой тела, заставляя ее в ответ вибрировать и звенеть.

Мне захотелось получить инструкции от продвинутого Вилсона: ну и что же

теперь делать? как отсюда теперь выбираться? - Вот уж Сусанин, завел к

краю пропасти... – беспомощно думала я. – Дорогу-то хоть обратно знает?

Я сложила воедино три хриплых слова – estoy muy mal – мне очень плохо – и

они проскрипели в сухом, как африканская пустыня, горле. Он чуть

повернулся на звук моего голоса, и, отчетливо артикулируя слова голосом

чистым и ясным, ответил совершенно невозмутимо, чтобы я села поудобнее

и сконцентрировалась. Поудобнее... и так в падмасане сижу, куда еще

удобнее... сконцентрировалась... как?... и потом, что значит,

сконцентрировалась? сконцентрировалась на чем? На вибрациях и вулканах?

Потому что ничто другое не имело ни малейших шансов проникнуть в мой

внутренний мир.

Тут по аналогии с моим текущим состоянием на память мне пришел рассказ