АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ

прервался, так что я взялась завершить начатое. Хотя зачем он подметал –

сказать трудно. Все, как по мне, и так было предельно чисто. Оставалось

только предположить, что его подметание носило не иначе как ритуальный

характер.

Начали мы церемонию в восемь вечера. За деревянными стенами дома,

покрытого пальмовыми листьями, несмотря на ранний вечерний час, стояла

уже непроглядная ночь; в ней гулко верещали невидимые обезьяны и хрипло

кричали загадочные птицы. Внутри дома, конечно, было тише, но под

пальмовой крышей тоже кипела своя жизнь – там активно и требовательно

попискивали летучие мыши. Судя по их напряженному и многоголосому

писку, мышей было много. Вследствие чего я периодически поглядывала

наверх с некоторой опаской.

- Они питаются фруктами и насекомыми, чего их бояться, - с видимым

удовольствием от осознания своего героизма подбадривали меня мои

спутники-мужчины.

Именно что питаются. Почему и хотелось на всякий случай уберечься от

продуктов их жизнедеятельности. Иногда мыши молчали, но чаще всего

обменивались репликами, общий тон которых очень походил на выяснение

отношений в ходе слабо тлеющего, но неумолимо разгорающегося

конфликта. Особой изобретательностью в менеджменте конфликта они,

похоже, не отличались и потому выясняли отношения все время примерно

по одному и тому же сценарию, что сильно напоминало сцены из жизни

людей. Пара прошедших на моих глазах циклов взаимодействия участников

мышиного социума дали достаточное представление о динамике их

общения, после чего несложно было отслеживать его различные стадии и

даже прогнозировать исход.

Выглядело это так. По мере того, как выяснение отношений набирало

обороты, частоты реплик, которыми мыши обменивались, постепенно

становились все выше и выше, и общая обстановка угрожающе накалялась,

словно это была склока в пресловутой коммунальной кухне времен Ильфа и

Петрова. Когда ее участники выходили на финишную прямую и рукопашная

- условная, конечно - казалось неизбежной, я заметила, что в разборки

непременно вмешивалась Главная мышь. Что интересно: непререкаемый

голос авторитета раздавался, только когда взаимный обиженный писк

мышей достигал одной определенный частоты, всегда одной и той же.

Наверное, на этой частоте срабатывал какой-то пусковой механизм, который

приводил в действие аппарат местной власти. Его полномочного

представителя я про себя тут же прозвала «авторитетом».

То, что это была мышь-авторитет, всякому было ясно, не только мышам –

стоило только услышать, какой звук она умела издавать для подчинения и

обуздания. Звук был короткий и цепеняще-властный. На человеческий язык

его можно было бы перевести как «цыц!», но этот перевод, как Вы

понимаете, будет страдать определенной недосказанностью. Да и потом,

дело ведь не в том, что сказать, а в том, как это сделать. И что удивительно

— или, наоборот, неудивительно: после этого окрика бурлящие страсти

склочных разборок враждующих сторон затихали – мгновенно и безропотно,

летучие мыши тут же успокаивались, как будто их обесточили – и

воцарялась тишина. До наступления следующего цикла.

24. НОЧЬ В ДЖУНГЛЯХ — 2

К аяуаске индийские племена здесь любовно обращаются не иначе, как к

«Растению-Учительнице». Или еще называют ее “medicina”, лекарством.

Некоторые западные исследователи от них не отстают и уважительного

называют аяуаску энтеогеном. Под этим они имеют в виду растение – я

говорила, да? – которое раскрывает в человеке божественное начало.

Но мой второй опыт общения с аяуаской сложился непросто. Значимость

произошедшего прояснилась только некоторое время спустя, и как только

это произошло, меня невероятно удивило, как можно было не увидеть такую

очевидную вещь с самого начала.

Стемнело. Вилсон принялся свистеть-шипеть – я уже знала, что это был знак

к началу церемонии. Я выползла из-под москитной сетки и заковыляла к

противоположной стене комнаты: там вплотную к деревянной стене были

придвинуты три распиленные доски – длинные и толстые; одна была

положена на другую, так что получилась импровизированная лавка. На ней

по центру уже сидел Вилсон. По бокам, справа от него и слева, на таких же

досках, только покороче, расположились два моих партнера по церемонии.

Все вместе они образовывали букву П, как и во время моей первой

церемонии. Поскольку больше свободных сидячих мест не оставалось, я

села там, где смогла умоститься – слева, в полуметре от Вилсона. В этом,

согласно последующему разбору полетов - по Вилсону - и заключалась моя

роковая ошибка.

Раздачу аяуаски он начал в традиционной последовательности: справа

налево... хотя чем она, собственно, традиционная? Вот, скажем, читаем и

пишем мы в славянских и романо-германских языках слева направо, а арабы

– справа налево... но хорошо, не отвлекаемся... возвращаемся к раздаче

напитка.

Шипя и посвистывая, Вилсон отмерил полторы мензурки аяуаски, вылил ее

в белую эмалированную кружку и протянул напиток плотному мужчине

средних лет, сидящему справа. Тот, перед тем как ее выпить, торжественно

встал со своих досок, слегка наклонился над кружкой, замер, потом