АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ

отредактирован, словно взмахом некоей магической кисти с объективных

воспоминаний о достаточно тяжелой переправе смахнули за ненадобностью

все перипетии пройденного пути. Тот, кто взмахивал кистью, заодно

обернулся и мыслью: путь пройден – и слава богу. В пути всегда есть

временные неудобства, а что же Вы хотели? Но то он и путь.

И верно: пришло состояние блаженства и покоя – по свежести и глубине

сравнимыми разве что с безмятежностью и беззаботностью утраченного

детства. Я очень хорошо помню, как такое же чувство безмысленной

эйфории как-то накрыло меня в послеполуденный день счастливых летних

каникул на берегу Черного моря.

В этот раз я не прячусь от солнца, как то подобает истинному ялтинскому

жителю – а вместо этого лежу прямо под солнцем, в полосатом бело-синем

шезлонге. Вокруг пустынно, потому что пляж санаторный, закрытый, а

немногие отдыхающие, бывшие там днем, уже отбыли на обед. Вокруг меня

тает послеполудененное марево; я смотрю в иссиня-чистое небо: в нем

замерла белоснежная чайка. Того и гляди, дематериализуется и в этом

мареве просто исчезнет. И реальность как-то сдвигается вбок, и я уже не

уверена, то ли я тело, лежащее в шезлонге, то ли чайка, застывшая в полете

и впечатавшаяся в голубое и глубокое небо и готовая раствориться в том

небытии, которое изначально есть все.

Сегодня, как и в те далекие голубые дни, исчезли все страхи, как явные, так

и подспудные, ушла внутренняя тревога, которая неустанно принимается

цеплять сердце своим хищным и зазубренным когтем с того самого дня, как

мы покидаем волшебный сад детства. Тело стало легким и гибким,

морщины на челе – и те разошлись, уступив место безмятежной улыбке

ребенка.

Однако был еще один неожиданный побочный эффект, который проявился

чуть позже. Он не мог меня не радовать. И не только меня. Думаю, моих

друзей тоже. Я постепенно стала обращать внимание на то, как изменился

процесс принятия решений. Лично для меня это высвободило массу

свободного времени, потому что когда путешествуешь, траекторию

движения в незнакомом воздушном пространстве каждый день приходится

прокладывать заново. Раньше ведь как было? До наступления эпохи

Аяуаски, принятие любого мало-мальски значимого решения было для меня

событием эпохальным, а, следовательно, делом ответственным и, вследствие

этого, разумеется, затяжным. И вот почему.

Я предполагала, что какие-то из решений, принятых в ходе номадических

перемещений по миру, могли в корне изменить ход событий и вынести меня

на новую линию жизни. Но какие именно? И хочу ли я на эту новую линию

попасть? И что это за линия? И вообще, зачем куда-то перемещаться, может

быть, здесь тоже неплохо? Поэтому я долго разглядывала и взвешивала всю

имеющуюся в наличности информацию – и не то, что бы ее было мало –

просто она была на редкость обрывочной; изучала со всех доступных сторон

все возможные варианты и ходы решений, экстраполируя как сами

последствия каждого потенциального решения, так и последствия

последствий.

Что и говорить, в свете такого глобального подхода процесс принятия

решений становился делом непростым. Не говоря про то, что временами –

просто мучительным из-за того, что я застревала между вариантами

многомерной реальности. Мучительным не только для меня – для моих

друзей тоже, ибо они, как говорится, всевышней волею Зевеса тоже

оказывались втянутыми в этот процесс. Так что мы все вместе не могли не

нарадоваться произошедшим переменам. Как это происходит теперь? Теперь

стоило мне только задать себе вопрос - и ко мне сразу приходит ответ.

Разумный, убедительный и окончательный в своей целостности. Это

постепенно стало очевидно даже для меня самой. Поэтому я безо всякого

сожаления оторвалась от разглядывания бесконечных туннелей

вероятностей с их многократно отражающими зеркалами, которые так и

норовили предательски заманить меня в непролазные дебри. Не зря все-таки

говорят: Overanalysis leads to paralysis. По-русски в рифму не скажешь, но

без рифмы, я думаю, это выразить как «паралич анализа». Есть такой

парадокс выбора в теории принятия решений.

34. ШАМАНЫ И КУРАНДЕРОС

Еще в Панаме я читала рассказ одной аргентинки, принимавшей аяуаску.

Она писала, что «её» шаман во время церемонии попадал в ее видения и

видел то же самое, что видела и она. Я тогда еще подумала: с одной

стороны, конечно, прискорбно: никакой тебе privacy, никакой тебе личной

жизни. А с другой, обрадовалась: вот бы и мне так! Если он будет в курсе

происходящего со мной, так потом сможет мне прояснить то, что из

увиденного будет непонятно. Но, увы, ни один из моих курандерос

способностями проникать в мои видения не обладал. Оглядываясь назад, я

вижу, что, пожалуй, это было единственное, что их объединяло. Во всем

остальном Хуан и Вилсон были разными.

Первый был индейцем из племени Шипибо. Заботливый, внимательный. И

не побоюсь этого слова – нежный. А что, такое бывает?- скажете Вы... Ну,

наверное, бывает. Если дистанцироваться и наблюдать со стороны. И

ограничить наблюдение по времени. Но даже в свете этих всем понятных

ограничений дон Хуан мне показался уникальным. Кроме того, были в нем