Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ)

«Ты бездарно дерешься… бездарно дерешься, невидимка. Почему ты не сражаешься теперь?! Ты – воин! Я учил тебя быть воином! Настоящий воин не опускает оружия, не сдается на милость владычеству… миру… власти… Ты бездарно сражаешься, ученик… может быть, мне следовало учить тебя лучше. Друг мой… брат мой… если ты проиграл эту битву, значит – мне опять нечего терять…»

– Да, – сказал Танат так внезапно, что Сизиф подавился фигой в меду, фиги царь Эфиры ел от тоски и тревоги – чтобы заглушить дурные предчувствия. – Я дам вам время проститься.

Ставя на стол свой золотой кубок, Танат Жестокосердный выглядел усталым и измотанным многодневными полетами – но зато и принявшим решение.

– Один раз. Проститься… Ничего, что те зовут. Пусть рвутся нити. Пусть время получат и они. Проститься перед разлукой.

Сизиф выдавил на губах дрожащую улыбку. Его жена, простирая руки, прошептала, что о такой милости она и мечтать не могла.

– Всю жизнь я буду приносить жертвы тебе и другим подземным богам… – ее ладони опускались, по мере того, как голова Таната, сына Эреба и Нюкты, медленно клонилась на скрещенные руки.

Склонилась.

Улыбка с лица Сизифа сползла не сразу – уж очень приклеилась. Приподнялся со своего места. Подошел. С опаской протянул руку – тронул спящего за крыло. Выдохнул:

– Подействовало.

Царица выскользнула через боковую дверь и вернулась, ведя за собой пятерых высоких, с изрубленными лицами лапифов. Эта братия, видно, навидалась в жизни всякого, и вид уснувшего за пиршественным столом бога смерти не показался им чем-то удивительным.

Двое шедших впереди несли толстые, тускло блестящие цепи.

– В оковы, как договаривались, – приглушенно шепнул Сизиф и отошел от стола подальше. – И в подвал.

Подвал. Уж конечно, не спальня – там Убийце делать и вовсе нечего. Мом-насмешник, видно, зарвался – и сказал толику правды.

Я разжал пальцы, и лапиф с иссеченным лицом – один из той пятерки – замигал слезящимися глазами. Потом открыл рот, чтобы глотнуть воздуха и закричать.

Убить я его не мог, он бы не умер. Зато мог превратить.

Черный взъерошенный пес с отметинами на морде гавкнул раз, два, ощерил клыки – и с ошалелым воем унесся по коридору от мощного пинка. Надо бы и остальную четверку достать, чтобы впредь не думали богов связывать, все равно ведь без дела здесь шатаюсь…

Дворец Сизифа, сына Эола и царя благословенной Эфиры был выстроен будто в насмешку над богами. В его коридорах без труда заплутал бы Гермес-Психопомп. Комнаты отрастали друг от друга бешеной порослью, коридоры оплетали их диким виноградом… да что ж такое, опять я к оружейным прибрел? Тьфу, сколько можно.

Все-таки подвал. Слово настойчиво елозило в мыслях, пока я кружил по дворцу в ожидании Ареса. Гермес столковался с Эниалием почти сразу, сказал, тот даже вопросов задавать не стал: как услышал, что надо где-то выступить божественным гневом – просиял ярче своего же шлема.

– У-у, хвала Ананке, а то праздник этот, Аполлон на кифаре бренчит… Где кого уже убить?!

С племянником всегда легко было договариваться.

Гермес – с этим труднее, вестник все щурился на меня, подвох искал. Потом не утерпел.

– Владыка… Арес-то тебе зачем? Ты же мог бы и сам…

– Лети на Олимп и не умничай.

Мое настроение он научился читать за годы лучше подданных: так взмыл, что только крылья таларий белизной сверкнули.