Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ)

Дворец у Сизифа – лабиринт, а обставлен с уютом. Пестрые ковры, шкуры волков, медведей и барсов, дорогие ткани, ложа, кресла, подушечки, светильники, курительницы. Всё – чтобы жить и радоваться.

И повсюду сцены из жизни богов – на тканях, на щитах стражи, на амфорах, на мозаике стен… на колоннах – и то выложены. Благопристойные, героические сцены – Зевс побеждает Тифона, Аполлон разит дракона Пифона, Посейдон правит своей колесницей среди шумных волн, Артемида карает Актеона за то, что посмел увидеть ее обнаженной… Ах, вот еще и лепнина, и изваяния – Афина, Гера, снова Зевс…

Не дворец – олицетворение почтения к богам. А под этим олицетворением – подвал…

Подвал.

Когда ноги успели притащить меня к полуоткрытой двери здешнего подземелья? Да еще по местным ветвистым коридорам?!

– …беда для всех!

– Что ты там делала?!

Сизиф и его жена, Плеяда Меропа перерекались в коридоре. Орали во весь голос, не стесняясь – не в гостях, небось. Охрана – четверо лапифов, которым вскоре предстоит стать дворнягами – отошла по коридору подальше и притворилась дубами. У древолюдей этот трюк проходит хорошо, с Титаномахии помню…

– Освободить его хотела? Ну?! Освободить?!

– Молила о милости!

Меропа, дочь Атланта, сверкнув глазами, сбросила с плеч руки мужа. И встала на миг во всем величии – дочь титанов перед смертным. Коридор стал теснее, лапифы скрючились и притворились уже горными дубами, я, невидимка, – и то сделал шаг назад…

– Я могла бы разбить его оковы, – шепнула Меропа, становясь снова только женой. – Это было бы разумно. Но с тех пор как я узнала тебя, – у меня нет ни разума, ни воли. Я забыла отца, сестер, забыла себя… Я не смогла бы предать тебя, потому что знаю, чью тень он возьмет первой. Поэтому я просто молила его не гневаться на то, что ты сделал. И отнесла немного воды.

– Выпил он?

Она горестно качнула головой. Тогда басилевс Эфиры, потянув за локоть жену, ласково сказал:

–

Идем, – и шагнул в наполовину открытую дверь подвала, куда с недоверием поглядывали лапифы.

Ноги провели меня вслед за Сизифом и женой – не спрашивая хотения.

Сначала бросился в глаза клинок. Он стоял, прислоненный к стене, и это было неправильно, проще увидеть осветившийся Тартар или благодушную Геру. Этот меч не должен стоять – должен свистеть, отсекать пряди, лежать в ладони своего господина, на худой конец – болтаться на его поясе…

Вместо меча болтался его хозяин. Убийца висел посреди подвала, опутанный цепями, светлый металл которых глушил черное железо крыльев. Цепи крепились к дюжине прочных крюков на стенах и потолке.

Голова у Таната была склонена на грудь, как у спящего, глаза прикрыты.

– Смотри, – позвал Сизиф. – Смотри, Меропа! Ну, что ты горюешь? Чьего гнева боишься? Ведь это же –

праздник! Даже на Олимпе нынче празднуют Жизнь – избавление от него!

– Не жизнь, – прошептала царица, – мы принесли не жизнь, а нарушение самими богами установленного порядка. Сначала этому радовались все, потом только глупцы, а умные молчали… Недалек день, когда заплачут уже и глупцы.

– Это говоришь не ты. Это… ах да, Макария. Бедненькая сумасшедшая. Не давай больной девчонке морочить тебе голову. Что? Она все о том же – люди без судьбы? Так посмотри на меня, посмотри! Моя нить перерезана Мойрами год назад, больше! Ты видишь потухшие глаза? Ходячего мертвеца? Ты думаешь – с нитью Мойры для меня закончилась жизнь?! Моя перерезанная нить вьется дальше – наперекор ножницам глупой Атропос! Надо мной не властна судьба – я обманул ее!

Ананка засмеялась за моей спиной нехорошим смехом. Дочь Атланта, Меропа тоже рассмеялась – горько, страшно.

Так, что с лица муженька ликование схлынуло.

– Ананки не минуешь, мой царь… ты просто не знаешь, что она готовит тебе. А я боюсь, что это что-то страшное. Боюсь…

–

Чего?! Или ты думаешь – о нем восплачут? Его – его бросятся освобождать?! За него будут мстить?! Ну, и кто же? Боги Олимпа, которые ненавидят его и страшатся? Мать-Нюкта, которая все так же набрасывает свое покрывало на небеса? Белокрылый брат, может статься?! Чудовищам место в Тартаре или в цепях!

Разошелся Сизиф, побагровел. Праведным гневом накалился докрасна. Правда, на последних словах тон все-таки понизил. И покосился на скованного узника: как там, цепи не напряглись, крюки из стен не повыдергивались?

Нет, и лицо не дрогнуло.

Перед тем, как говорить дальше, басилевс вытащил жену в коридор.

– Я уже говорил тебе: какая здесь опасность? На Олимпе праздник. Пируют. Жертвы принимают как раньше. Они же понимают. Может, мне для этого и цепи достались. А он – чудовище. И у него нет никого, кто бы…

– Был.

Меропа была бледна. Смотрела на освещенную догорающим факелом стену. Будто, кроме тени беспокойного мужа и своей, могла увидеть третью.

Невидимки.

– Во время великой войны, Титаномахии… я слышала от своего отца о боге, который был дружен с Танатом Жестокосердным. И если ты навлечешь на себя его гнев – пощады будет меньше, чем от Судьбы…