«В том-то и дело».
И закончил с лепешкой. Ладонь Левки вздрогнула на моем лбу от невольного омерзения. «Чернокрыл ест как убивает, - веселился как-то Гипнос. – Он пьет как убивает, ходит как убивает… наверное, если бы он делил с кем-то ложе – из его спальни каждую ночь выносили бы тела».
Мы сидели в полумраке утлой комнатушки – я и первый учитель. Незадачливый Владыка, потирающий зудящий след на руке. Чудовище подземного мира, заедающее мед медовыми же финиками.
Мы говорили не о том. Бросали неверные копья фраз, не глядя друг на друга. А вопросы тонули в полумраке – незаданные. Правильные, хорошие вопросы. О том, сколько заговорщиков и кто они. О вождях, об оружии…
Только вот это достойно мальчишки – задавать вопросы, на которые ты недавно получил ответ.
Кто они?
Похоже, как царь я устраиваю только Нюкту, вечно спящего Эреба да Стикс, если горстку прихлебателей не считать.
Кто вожди? А про кого мне так настойчиво нашептывала Ананка, когда подданные только являлись на поклон? Харон, Эринии, Керы… стигийские…
Наконечник отложенной Танатом стрелы матово поблескивал чем-то черным, жирным…
Варевом, вышедшим из подземных болот.
Геката.
Вот видишь, Ананка, я был прав: я опять в битве. Вернулся воином, и расклад привычный, как в первых сражениях с титанами: горстка против войска, и не хватает только тебя – голоса, верного совета, направляющей руки…
Если бы ты хоть сказала, что мое противостояние с этим миром не заставит дрогнуть Гекатонхейров и раскрыться Великую Пасть – я и тогда бы успокоился.
Танат вдруг отставил – нет, отшвырнул – миску. Вытер пальцы о льняную ткань и прозвенел двумя словами:
Потом, не проявляя нетерпения, подождал, пока я встану, опояшусь и проверю клинок в ножнах.
Вел он долго. Без колебаний выбирал путь между комнатами и коридорами, не отвечал на подобострастные приветствия прислуги, вилял между колоннами, пролетал насквозь широкие чертоги, чуть обогретые факелами, и мелкие комнатушки, где было слишком душно, где валялись подушки и перья и пахло вином. Потом жилые помещения прошли, начались какие-то не до конца отделанные залы, в которые я ни разу не забредал… да что ж, Убийца, мой дворец лучше меня знает?!
В окованную позеленевшей бронзой дверку (пройдешь – не заметишь!) Танат протиснулся из-за крыльев с трудом. За дверью таилась тьма, не разбавленная светом факелов, пахло закисшим металлом, холодом камня и пустотой. Ступени из престарелой бронзы вели вниз и вниз, я закрыл глаза, привыкая, а нянька-тьма все не желала раскрываться.
Темно, как в Тартаре.
И мурашки по коже. Как в Тартаре.
И крылья Таната перестали шелестеть.
Только откуда-то издалека слабо тянет холодом. Спуск закончился, вот он – грубый, шершавый пол и одна-единственная стена, а куда она тянется и есть ли предел…
Шагов Убийцы не было слышно. Но говорил он вблизи. Это зря, лучше б издалека говорил. Знаю я его повадки.
В
«
Удар пришел отдельно от голоса. Будто меч Убийцы не нуждался в руке. Или голос смерти может звучать без рта.
Клинок вспорол брюхо темноте, чудом не задел меня, я нырнул под него, не слушая, не видя… ощущая кожей. Меч в руках дернулся в ответ – мстительным хищником. Нашел противника, скрежетнул бронзой о железо.
Пустота под мечом. Дрожащие нити оттенков силятся – и не могут разорвать предвечную тьму, она что-то сегодня несговорчива и не хочет помогать невидимке. Не подскажет, откуда будет следующий удар: справа? слева?
Сзади!
Рубящий, в бок. Успел уйти, отразить можно даже и не пытаться, Убийца уже на другом месте, на этот раз чуть между лопаток не всадил. Пригнуться! Отскочить! Да где ж эта тварь железнокрылая, опять ушел?!
Он-то в темноте эребской как днем видит…
Лезвие ядовитым хоренышем высунулось из мрака, куснуло за руку, опять скрылось. Нет, на этот раз я достал его по крылу. Хотя что толку, у него ж крылья железные.
И ведь ни пером же не звякнет, когда так надо!
Ни дыхания противника, ни звука шагов, ни шороха одежд – нет противника, бесшумнее смерти – только достающий тебя отовсюду клинок, имя которому – неотвратимость. Мрак отрастил сотню жал: не отбей, не уклонись – вопьется, выпьет кровь и заменит ядом.