Ты дрожишь от холода, мокрая одежда облепила тело. Подожди немного, сейчас я разведу огонь.
Через несколько минут начинает успокаивающе потрескивать хворост в костре. Вверх взвиваются оранжевые искры, круг света расширяется, отбирая у темноты симпатичную полянку, на которой мы оказались. Постепенно наши одежда и волосы начинают высыхать. Ты больше не дрожишь от холода и снова расслабляешься.
Чудище
Жила-была одна девочка, и было у нее много даров…
…Умела она стихиями управлять, с луной разговаривать, зверей и птиц понимала, могла любую рану словом излечить. Сила ее была настолько велика, что, когда она улыбалась, солнце светило ярче и цветы стремились порадовать ее своим ароматом, а когда грустила, то тучи сгущались и шел дождь. Лес пел ей свои песни, а она подпевала ему звонким, как ручеек, голосом.
Однажды увидела она, как люди зверя дикого поймали и в клетку посадили. Обступили, пальцами показывают, хохочут, а тот даже не рычит, не вырывается. Подбежала к ним девочка, говорит: «Отпустите зверя, нельзя ему в клетке, он в неволе погибнет». Засмеялись люди, оттолкнули девочку, а зверь смотрит на нее глазами беспомощными и словно прощается. Навсегда.
Ужас охватил девочку, да так разозлилась она на мир, на людей этих, что совладать с собой не смогла. Поднялся сильный ветер, бросал горсти земли обидчикам в глаза, рвал деревья с корнями, словно траву, сносил крыши с домов, валил заборы. Молния ослепительным всполохом ударила в землю, следом грянул гром, треск стоял такой, словно конец света пришел. Кричали и метались люди, спасая свое добро, на все голоса выли, мычали, блеяли звери. Но вскоре все закончилось, будто и не бывало, а девочки и след простыл – уже спряталась она в родительском доме, забилась в угол, сама себя испугавшись.
Встревожились и родители: что же люди подумают, как же мы теперь жить будем? Надо с силой этой что‑то сделать! А силу ведь не продать и не подарить, она только ее, только девочке принадлежит. Тогда решили дары эти сокрыть, да подальше, чтобы никто не нашел. Девочка была очень хорошей и такой удобной, что не стала перечить родителям, собрала все свои дары в связку и в самую глубокую нору в дупле старого дерева положила, на замок закрыла, а ключики родителям отдала. Да так глубоко эти дары от всех скрыла, что со временем и сама забыла. Родители вокруг этого места лес посадили дремучий, чтобы совсем не пройти, и стражей поставили.
Были те стражи деревьями высокими да могучими, с руками-ветками, ногами-корнями. Кроны их шелестели сурово, а кора вся морщинами пошла, словно лоб древнего старика. Тяжелой поступью обходили они свои владенья, хмурились, под каждый кустик заглядывали – дары охраняли.
Лес рос, темнел, густел, становился непроходимым, и сторожить его почти не нужно было. Тем более девочка за дарами все равно не шла. Стражи от нечего делать в карты играли да ворчали друг на друга и на лесных обитателей.
– Белка в ветвях у меня завелась, представляешь? – жаловался один, с чувством бросая на пенек козырную карту поверх мелкой. – Всю кору своими когтями исцарапала. А как пойду куда‑нибудь, так и слышу, как в дупле орешки гремят. Гремят и гремят, сил моих нет!
– Да то в тебе труха шуршит, – отмахивался второй. – На что ты белке, старая ты коряга? Вон листья все опали с макушки, прятаться‑то ей и негде. Но лес нынче не тот, не тот, да…
– А вон она, белка‑то, не видишь? Скачет, щекотится!
– И то правда, углядел. Совсем распоясались, прыгают, лазают, шумят. Куда только волки подевались? Обленились, белок не едят, – с негодованием покачал ветками старик-страж.
В это время птичка мимо пролетала да обронила на него подарочек неуважительно.
– Ах ты ж! – погрозил тот узловатым сучком-кулаком. – Все загадили, порядку нет. Не то что в былые времена…
Так и коротали они деньки, не веря уже, что девочка однажды придет.
Родители сильно любили девочку и позаботились, чтобы она про свои дары не вспоминала, а леса боялась как огня. И зажили они счастливо, вот только девочка с тех пор совсем петь перестала и какая‑то грустная стала.