Айрены (ЛП)

Ко дверям возлюбленной подведите меня скорей!

Обнажите раны мои, покажите ей!

Вместо свеч мои пальцы отрубленные зажгите ей!

Схороните любовью сгубленного у ее дверей!

С той поры, как рожден на свет, мне спасенья в молитвах нет.

И пускай священник зовет — сворочу, не пойду вослед.

А красавица поглядит — славословлю и шлю привет.

У колен ее — мой алтарь, я грудям ее дал обет.

Не нужна ты мне, не нужна,

Мне с тобой ни покоя, ни сна,

Обожгла ты меня стрелою

И осталась сама холодна.

Скажут мне: ты стала водою,—

Пить не буду, губ не омою,

Словно та вода солона.

Если скажут: ты стала лозою,—

Не коснусь твоего вина.

Пред тобою я, мой желанный,

Скатерть белую расстелю,

Куропатку с кожей румяной

Соком сливовым оболью,

И напиток хмельной и пряный

Я в две чаши для нас налью.

Я надену наряд тонкотканый,

Чтобы ты за дымкой туманной

Видел белую грудь мою.

Ах, случилась прорушка одна,

Мне попалась дурнушка одна.

Захотелось мне с ней обняться,

Начала дурнушка ломаться,

Мол, не надо, я смущена.

А красавица мне из окна

Закричала: «К чему стараться?

Что в любви понимает она?

Надо к тем идти миловаться,

Кто хоть знает, как страсть сильна!»

Ты смеешься, ты все не со мною,

Но тебя я верну — погоди,

Окружу глухою стеною

И запру, словно сердце в груди!

И тогда снисхожденья не жди.

Я сожгу все мосты под луною.

Все мосты, что уже за спиною,

Все мосты, что еще впереди!

Милый мой, мне принесший зло,

Свет мой ясный, быстрей — в седло.

Скройся прочь, чтоб мое проклятье

Поразить тебя не могло!

Я люблю, я огнем объята,

Я, как облако в час заката,

Пламенею, а людям — смех.

Знаю, это за грех расплата,

Но какой я свершила грех?

Я люблю, но любовь моя свята.

Ты мне нужен один изо всех.

Так за что ж я молвой распята?

Я, как всякая птица, дика.

Я твоя, коль удержит рука.

А упустишь — в небе растаю

Иль сметаюсь с чужою стаей,

Не узнаешь издалека.

В клетку вновь ты меня не заманишь,

Станешь ладить силок — не обманешь,

Не боюсь твоего силка.

Я опился, но не вином,

Распалился, но не огнем.

От любви душа опьянела,

От любви мое сердце сгорело.

Я стою под твоим окном.

Ты ко мне выходишь несмело,

А меня не пускаешь в дом.

Для чего же два яблока зрело

Под твоим голубым платком.

Тронуть их рука захотела,

Ты заплакала: «Люди кругом.

То, что ночью следует делать,

Милый, можно ли делать днем?»

Ловчий сокол я с красным кольцом,

Ты — залетная голубица.

Я заметил твой след с трудом,

Я ловлю — ты не хочешь ловиться.

Человеческим языком

Говоришь ты: «Что зря трудиться?

Не охоться за мною днем,

Будет ночь, я — ночная птица!»

Мы пылали с тобой огнем,

Мы сгорали с тобой живьем.

Все прошло,— ты узнать захотела,

Что со мною стало потом?

Все случилось, как ты хотела,

Что могло, все давно сгорело,

На костях моих нету тела,

Есть лишь пепел в сердце моем.

Эх, глаза, мне бы выжечь вас

Без пощады железом каленым,

Лучше тьма — мне не нужно глаз,

Что на милого смотрят влюбленно.

Мне б язык отрезать сейчас,

Чтобы слов не болтал затаенных,

Мне бы сердце пронзить сто раз,

Чтоб не билось оно исступленно,

Обреченно, как в смертный час.

«О, как много в тебе, вино,

Бед и горя заключено,

С той поры, как тебя я приветил,

Счастье не было мне суждено!»

И на горькие жалобы эти

Внятно мне отвечало вино:

«Разве мало непьющих на свете

И несчастливых все равно!»

Где была ты, откуда пришла?

Если ты не посланница зла,

Отпусти меня, сделай милость!

Ты сожгла мое сердце дотла,

Ты в душе моей поселилась

И дороги назад не нашла,

Ты в сознанье моем заблудилась,

Ты моими слезами стекла.

Я тебе надоел, ну что же!

Как прикажешь, тебе видней,

Твой покой моего дороже.

Но любовь, что нам делать с ней?

Я уйду, и тебе, быть может,

Станет легче на несколько дней,

Но потом тебя страх встревожит,

И тогда ты станешь умней.

Ты поймешь: на девичьем ложе

Без меня еще холодней.

Черноброва ты, тонкостанна,

Лоб высокий, лицо румяно.

Белизну ты внутри несешь,

Грудь твоя, словно два шамама,

Что ж припасть мне к ней не даешь?

Ведь и ты уйдешь в край туманный,

В край, куда красоты не возьмешь.

Почему ж при жизни так странно

Ты со мною себя ведешь?

Мне б рубашкою стать льняною,

Чтобы тело твое обтянуть,

Стать бы пуговкой золотою,

Чтобы к шее твоей прильнуть.

Мне бы влагою стать хмельною

Иль гранатовою водою,

Чтоб пролиться хоть каплей одною

На твою белоснежную грудь.

Совершая обычный свой путь,

В чей-то двор я решил заглянуть.

Там висело белье на веревке

И рубашка — любо взглянуть.

Рукава ее вшиты ловко

И цветами расшита грудь.

Вот хозяйку этой обновки

Залучить бы мне как-нибудь.

Обмануть бы, найти уловку

Или золотом прихвастнуть.

Образумься, побойся бога,

Знают все, ты грешила много.

Я ж страдаю который год.

Что ж твердишь ты: «Я — недотрога!»

Ты вкусила запретный плод.

В рай закрыта тебе дорога.

Сын вороны, он впился в твой рот,

А на сокола смотришь ты строго.

И покоя мне не дает

День и ночь за тебя тревога.

Как ошибочен твой расчет,

Как жеманство твое убого!

Вот красавица с грудью белой

Ярко-синюю кофту надела

И вблизи от меня прошла,

Расстегнула петлю несмело,

Словно жаром меня обдала.

О великий создатель, сделай,

Чтоб красавица с грудью белой

Столь красивою не была,

Чтобы сердце мое не горело,

Чтоб в тоске не сгорало дотла!

«Ты не яблоко ли румяное,

Не пора ли тебя сорвать?