Айрис Грейс. История особенной девочки и особенной кошки

Тело Айрис осело на одну сторону, и я почувствовала, что её дыхание выровнялось: она наконец-то провалилась в сон. Оставалось только перенести дочку, что оказалось весьма деликатной операцией. Во-первых, нужно было встать с уютного кресла-качалки без ужасающего скрипа; затем плавно поднести маленькое тельце к французской кроватке, а после положить, да так, чтобы не свалилось одеяльце. Я подождала ещё чуть-чуть, оттягивая этот момент. Поцеловав дочку, зарыдала, не в силах ничего с этим поделать. Почему настолько тяжело? Почему она не спит? Я знала, что это ненормально. Никто другой из моих знакомых не проходил через подобное со своими детьми. Я понимала: что-то не так, и отчаянная безысходность от неизвестности и непонятности происходящего отзывалась болью где-то внутри. Саднила, опуская нас всё ниже и ниже. Пока остальные родители просто перерастали бессонные дни с новорожденными, мы в них утопали. Я слышала в голове голос матери: «Всё пройдёт. Просто такой период – одна ступенька, ты и глазом моргнуть не успеешь, как всё переменится». А мой собственный внутренний голос кричал: «Ничего не проходит! Что я делаю не так?!»

* * *

Когда Айрис исполнился год, её поведение стало более навязчивым, а проблемы со сном – более заметными. А ещё она начала очень интересоваться книгами. Прежде чем научиться переворачивать страницы руками, Айрис листала их ногами, лёжа на спине. Она могла часами рассматривать книги, а научившись пользоваться пальчиками, полностью в них погрузилась. Когда Айрис рассматривала свои книжки, мимо мог прошествовать целый карнавал, и она на него даже не взглянула бы. Дочка будто обрастала непроницаемым панцирем, соединяясь с книгой, которую в тот момент смотрела.

Однажды утром я монтировала фотографии, а Айрис играла у меня в кабинете. Часы на компьютере подсказывали, что пришло время её кормить, и заставили меня задуматься. Айрис часами играла с книгами на полу кабинета, не теряя концентрации, рассматривая каждую страничку, перелистывая их ногами и руками. Поначалу я невероятно гордилась, что мой ребёнок может так удивительно сосредотачиваться, как не каждому шестилетнему под силу, а потом вдруг осознала: ведь передо мной не шестилетка, а моя крохотная дочурка. Мне вдруг почудилось, что я слышу абсолютно всё: компьютерный гул, шелест перелистываемых Айрис страниц, стук собственного сердца. Оно колотилось всё быстрее и быстрее, мне стало ужасно холодно: что-то здесь неправильно.

Айрис всё утро не искала моего внимания. Работая, я пела детские песенки, и она казалась такой счастливой, рассматривая свои книжки, что мне и в голову не пришло подумать: дочке не важно, есть я в комнате или нет. Она находилась в собственном мире, другом мире, во власти книг и разноцветных страниц. Айрис почти никогда не пыталась говорить. После «папа» в восемь месяцев она издала ещё несколько звуков, но с тех пор, месяц за месяцем, постепенно становилась всё более и более молчаливой. Отсутствие речи расстраивало: мы ведь знали, что она может издавать звуки, но дочка как будто совершенно этим не интересовалась.

Я научилась понимать язык тела Айрис и наблюдать за её глазами, что слегка успокаивало. Доброжелательные советчики навешивали на меня чувство вины: я чересчур опекала дочь, предвосхищая её потребности и желания. Они говорили, что, захотев чего-либо, она должна попытаться сделать это сама, а мне следует приходить на помощь только в случае неудачи. Возможно, это вынудит её к общению. Вот только они не знали: я уже неоднократно пыталась действовать по данной схеме, но это вызывало у Айрис такие страдания, что я не могла со всем этим справиться в собственном сонном состоянии. Конечно, легко судить и осуждать со стороны, не видя всей ситуации в целом, ведь только родители знают, как на самом деле обстоят дела. Неловкость, которую я испытывала все те месяцы, вылилась в быстрый и мощный всплеск. Что происходит с моей дочерью?