Айседора: Портрет женщины и актрисы

«Я не видел Айседору после Бельгии и не собираюсь встречаться с ней до тех пор, пока она не будет рассматривать меня как друга. Каждый из нас делал все возможное, чтобы школа не распалась… но это несбыточно».

Окончательный уход Руммеля и Анны²³ возродил страдания Айседоры. Каждый ее любовный роман после смерти детей был для нее попыткой восстановить душевное равновесие, придать смысл жизни, получить стимул для работы. Каждый же разрыв, естественно, порождал еще большие страдания. Каждая последующая потеря напоминала ей о предыдущих, и она переживала это как в первый раз. Ее отношения с бывшей ученицей и бывшим любовником стали невозможными из-за той боли, которую она испытывала и которую причиняла сама. Уязвленная в самое сердце, она с огромным трудом составляла программы и выступала в одиночку. Раньше работа была для нее отдушиной, но теперь ее школа перестала существовать. Для того чтобы продолжать танцевать, она вынуждена была прикладывать героические усилия.

Айседора не могла переносить боль пассивно. Ее жизнь, полная трудностей, научила танцовщицу действовать, чего бы это ни стоило. Ее кредо заключалось в том, что всегда можно что-то предпринять и что именно она должна сделать это, а не сидеть сложа руки. Когда бы ее ни постигал удар, первой ее реакцией было — сделать что-нибудь для других, тогда забудется ее собственная боль. И, подобно тому, как она стала работать среди беженцев в Санта-Каранта после смерти Патрика и Дидры, как отдала Бельвю под военный госпиталь после смерти ее третьего ребенка, так теперь она решила основать новую школу там, где это будет нужнее всего.

Летом 1920 года, перед отъездом в Грецию, она несколько раз обращалась к французскому правительству с просьбой выступить гарантом ее новой школы. Ее подруга Кристина Далье записала одну из импровизированных речей, произнесенную Айседорой со сцены после выступления. Среди прочего танцовщица сказала:

«Сегодня я предлагаю свою школу Франции, но Франция, в лице милейшего министра изящных искусств, лишь улыбается мне. Я не могу содержать детей в моей школе на улыбку… Помогите мне создать школу. А если нет, я поеду в Россию, к большевикам. Я ничего не знаю об их политике. Я не политик. Но я скажу их вождям: «Отдайте мне своих детей, и я научу их танцевать как Боги — или пристрелите меня»… Потому что, если у меня не будет школы, это все равно убьет меня…»²⁴

Весной 1921 года, после ее окончательного, по всей видимости, разрыва с Руммелем, она вернулась к этой теме. Перед репортерами она отрицала слухи, что ее пригласили для организации школы в Советской России, но дала понять, что примет такое предложение, если оно будет сделано²⁵. На самом деле такое предложение уже было сделано, однако оно было неофициальным. Исходило оно от Леонида Красина, главы народного комиссариата торговли, который находился под большим впечатлением от ее танца «Славянский марш», увиденного им в Лондоне.

Этот танец, созданный Айседорой в 1917 году в Соединенных Штатах, был посвящен падению монархии в России и освобождению от рабства. Карл Ван Вехтен писал о нем:

«Держа руки за спиной, передвигаясь ощупью, спотыкаясь, опустив голову и согнув колени, она все же идет вперед, одетая лишь в короткую красную накидку, едва прикрывающую бедра. Она оглядывается украдкой, ее взгляд полон страха и отчаяния. Когда в оркестре слышатся звуки «Боже, царя храни», она падает на колени, и перед нами крестьянка, на спину которой сыплются удары кнута… Наконец наступает момент освобождения, и здесь Айседора достигает огромного эффекта. Она не протягивает руки вперед широким жестом. Она медленно выводит их из-за спины, и мы с ужасом видим, что они практически забыли, как двигаться. Они раздавлены и кровоточат после долгого пребывания в неволе. Это не руки, а скорее лапы, сломленные, вывернутые, жалкие лапы! Пугающая, непонятная радость, с которой Айседора завершает этот танец, является еще одним подтверждением ее гениального, живого воображения»²⁶.

Потрясенный Красин после выступления прошел к танцовщице за кулисы и предложил посодействовать в заключении контракта между ней и советским правительством в организации школы. Айседора была весьма польщена, но отказалась от идеи сделать из ее проекта прибыльное предприятие. Вместо этого, по предложению Красина, она написала народному комиссару образования Анатолию Луначарскому, выдвинув свои собственные условия:

«Я ничего не хочу слышать о деньгах в обмен на мою работу. Я хочу студию — мастерскую, которая стала бы домом для меня и моих учеников, простую пищу, простую одежду и возможность создавать наши танцы… Я хочу танцевать для масс, для рабочих людей, которым нужно мое искусство и у которых не будет денег, чтобы прийти на мои концерты… Я хочу танцевать для них бесплатно… Если вы принимаете меня на этих условиях, я приеду и буду работать для будущего Российской республики и ее детей»²⁷.

Отправив это письмо, Айседора вернулась в Париж, где тут же, после опубликования ее опровержения, получила телеграмму от Луначарского: