Айвазовский

«С Висс. Гр. Белинским я встречался много раз в литературных кружках Петербурга и был у него по его приглашению один раз на Литовской улице. Через несколько лет после знакомства своего с А. С. Пушкиным, по возвращении своём из-за границы незадолго до кончины великого критика.

Более чем скромная, почти граничащая с нуждой, обстановка Белинского поразила меня не менее, чем заострённые черты лица его и впавшие щеки, озарённые чахоточным румянцем. Бесконечный вид жалости вызвал у меня этот полный духовных сил и жажды работы и уже приговорённый к смерти труженик, в горячих кружковых разговорах внушавший мне столько благородных, прекрасных мыслей.

Я точно теперь перед собою вижу его лицо, на которое тяжёлая жизненная борьба и веяние смерти наложили свой отпечаток. Когда Белинский сжал мне в последний раз крепко руку, то мне показалось, что за спиной его стоит уже та страшная гостья, которая почти полвека назад отняла его у нас, но душой оставила жить среди нас.

Помню, в тот грустный час он после горячей, полной энтузиазма речи, должно быть утомлённый длинной беседой со мной, энергичным жестом руки откинул волосы назад и закашлялся. Две крупные капли пота упали со лба на его горящие болезненным румянцем щеки. Он схватился за грудь, и мне показалось, что он задыхается, и когда он взглянул на меня, то его добрые и глубокие глаза точно устремлены были в бесконечность...

Сжатые губы, исхудавший, сдвинутый как-то наперёд профиль с его характерным пробором волос и короткой бородкой, и эта вкрадчиво звучная, полная красноречия, горячности, пафоса речь знакомого милого голоса с особенной, ему только присущей манерой, заставлявшая когда-то усиленно биться сердце молодёжи, — как теперь помню, производили на меня тогда глубокое впечатление.

Как далеко это время! Как много переменилось с тех пор, когда вместе с Гоголем я читал по выходе в свет серьёзную и искреннюю статью Белинского “Литературные мечтания”, в которой с таким восторгом и горячностью относится он к театру, “любимому им всеми силами души...”. А теперь так далеко это время и так мало осталось помнящих Белинского, как и Пушкина»[155].

Не менее плодотворным стал для художника 1845 год, когда по поручению Русского географического общества он вновь должен был отправиться в путешествие. Этому поручению предшествовали знаменательные события. Император Николай Павлович дал высочайшую оценку новым произведениям мариниста, сказав кратко и весомо: «Они прелестны!» В качестве особой чести Айвазовский должен был сопровождать семнадцатилетнего великого князя Константина Николаевича, шефа отечественного флота, во время его морского путешествия на острова Греческого архипелага. Сохранилось документальное свидетельство этого события:

«Отношение президента Академии художеств начальнику Главного морского штаба об отправлении И. К. Айвазовского в Крым для сопровождения Великого князя Константина

11 апреля 1845 г.

Его Императорское Высочество Великий князь Константин Николаевич желает иметь при себе в Крыму академика Айвазовского.

Посему я обращаюсь к Вашей светлости с моею просьбою исходатайствовать у Его Императорского Величества разрешение Айвазовскому отправиться в Крым немедленно после Святой недели и остаться там до декабря месяца. О последующем же не оставите меня уведомлением.

Президент»[156].

Такой чести Иван Айвазовский во многом был удостоен потому, что снискал лишь лестные отзывы со стороны не только императора России, но и членов его семьи. Ещё летом 1836 года он сопровождал юного великого князя Константина в его первом плавании по Финскому заливу. Географическую экспедицию возглавил известный русский путешественник Ф. П. Литке. Включение в её состав мариниста было документально утверждено «Сообщением президента Академии художеств И. К. Айвазовскому о разрешении ему отправиться в Константинополь с экспедицией адмирала Литке»:

«13 апреля 1845 г.

Господин генерал-адъютант князь Меньшиков известил меня от 12 сего апреля за № 955-м, что Его Императорское Величество изъявил высочайшее соизволение на ходатайство моё об отправлении Вас с Его Императорским Высочеством генералом-адъютантом в Константинополь и что Его Величеству угодно, чтобы Вы, пробыв по возвращении из Константинополя некоторое время в Крыму, занялись снятием видов Севастополя, Феодосии, Керчи и Одессы.

Объявляя Вам о таковой высочайшей воле к доброму исполнению оной, считаю нужным присовокупить, что от Вас зависеть будет по соглашению с генерал-адъютантом Литке отправиться из Санкт-Петербурга, когда сочтёте для Вас удобным.

Президент»[157].